Асфодель. Ярослав Васильевич Ворон

но соображают, что тогда придётся всё начинать с нуля – хозяйство-то небось на родителей записано, так ведь? Но Дмитрий же только начинает жить и в хозяйство почти не вкладывался ещё, так что ничего не теряет.

      – Да не позволит ему отец, ну как вы не понимаете? Ну подпишу я эту эмансипацию, и что? Только мне самой влетит почём зря. Мало ли, что совершеннолетний – всё равно слушаться должен!

      – Простите, а какие у Василия Прокофьевича есть возможности «не позволить»? – развёл руками адвокат. – Опекуном Дмитрия он не является, никакой власти над ним по закону не имеет, и Дмитрию от него ничего не надо. Или вы хотите сказать, что у простого фермера есть какая-то неофициальная власть? Допускаю, что на районном уровне у него может быть «всё схвачено», но не в Москве же!

      – Вы не знаете моих родителей, – продолжала бубнить женщина. – Они не отступятся – сами за Димой приедут, если я не привезу. Скажете, не будут фермеры тратить на это ни время, ни деньги? Будут, тут не в деньгах дело…

      «…А в подчинении главе клана», – закончил про себя Пекарчик. – «Если всевластный дед спустит младшему неповиновение, то и остальные дети-внуки начнут своевольничать. Так оно и есть, да только Василий Прокофьевич исходно сделал большую ошибку, посчитав членом клана фактически постороннего человека… Стоп, а как же отец Дмитрия? Не может быть, чтобы такой властный дед – да не попытался зятя подчинить!»

      – Но ведь вашего мужа они не трогали? – спросил он.

      – Пытались, – теперь в голосе Евгении Васильевны звучала неподдельная печаль. – Ещё когда мы только поженились, отец с Ваней долго о чём-то говорил, потом злой такой был! А Ваня сочувственно так на меня посмотрел, но не сказал ничего. И пока он жив был, ни родители не донимали, ни даже свекровь, можете себе представить?

      «Умный, однако, человек! И на себе ездить не позволил, и тестю дал возможность, что называется, «сохранить лицо». Но всё же недостаточно дальновидный – жену следовало вырастить, а он её просто на время прикрыл», – размышлял адвокат. – «С другой стороны, её безволие тоже можно обратить к пользе моего клиента».

      – Евгения Васильевна, – теперь он говорил с некоторой напористостью, – понимаете, вы, конечно, можете и не давать согласия, но тогда Дмитрий всё равно получит эмансипацию решением суда. Будет абсолютно то же самое, только дольше и хлопотнее. Оно вам надо – в суд являться, и даже, очень возможно, не один раз? А вот если подпишете прямо сейчас, у ваших родителей исчезнет возможность давить на Дмитрия через вас – придётся оставить вас в покое и иметь дело с ним самим, но меценат, который ему теперь покровительствует, достаточно влиятелен, чтобы обеспечить его безопасность.

      – Правда? – женщина, как ни странно, воспрянула духом, ибо почувствовала привычную для себя стихию подчинения, в которой от неё абсолютно ничего не зависело и никаких решений не требовалось. – Только и вы с Димой меня не выдавайте – по суду так по суду! – она взяла ручку и быстро написала по образцу согласие на эмансипацию сына.

      * * *

      – Значит,