Кукурузный сон. Иван Пудовкин

из комнаты. – Плохо… Воды дай.

      – Сволочь, – непонятно кому зло сказала Наташа и вышла из кухни.

      Нет, Серега все-таки нормальный мужик, хоть и тюремщик, как выражается Наташа. Правда, он обещал мне организовать лучшую камеру, если что… Так и сказал: «Будешь у меня, как у Христа за пазухой», но он ведь от чистого сердца. А вот Наташе с таким оригинальным мировоззрением срочно необходимо посетить психиатра. Срочно!

      Не дождавшись, пока вернется Наташа, я быстро проскользнул в свою комнату, забрал Сару и вышел из квартиры.

      Солнышко щедро дарило свое тепло миру. Удобно устроившись в моих ладонях, Сара блаженно щурилась, явно получая удовольствие от нашего моциона. Гуляли мы с ней долго. Из головы все никак не шло раскрасневшееся лицо Наташи, капельки пота, выступившие на ее висках, жаркое дыхание… Господи! Как я вернусь в эту комнату? Как я смогу жить там после того, что случилось? А что случилось? В принципе, ничего страшного, но мне казалось, что я не смогу смотреть в глаза ни Сергею, ни Наташе… Я гнал эти мысли, но они будто застряли в голове и не хотели ее покидать.

      У меня уже начали гудеть ноги, когда мы с Сарой оказались возле памятника Неизвестному джентльмену. Это такой металлический человечек во фраке и в котелке, держащий в руках букет цветов. Конечно же, цветы тоже из металла. Он стоит возле скамейки изящной ковки и выглядит так, словно действительно пришел на свидание. Работа выполнена прекрасно, вот только какие-то вандалы довольно сильно помяли человеку лицо.

      Решив дать отдых ногам, я присел на скамейку. На память пришла история трехгодичной давности. Тогда один из моих приятелей загорелся идеей снять короткометражный документальный фильм о нашем городе. Не знаю, чем была вызвана эта идея, не помню суть всего сюжета, но по замыслу приятеля я должен был изображать человека, отсидевшего пятнадцать лет строгого режима, а теперь вернувшегося в родной город. Местом съемок была именно эта скамейка: мне нужно было просто сидеть и задумчиво смотреть вдаль. Мне состарили лицо, наложив какой-то специальный грим, но приятелю почему-то все никак не нравился мой взгляд. Он суетился, бегал вокруг меня и все повторял: «Ну чего ты лыбишься? Ты отсидел пятнадцать лет! Пятнадцать, понимаешь?! Взгляд у тебя должен быть другой!», чем еще больше смешил меня. Мне и впрямь было весело – я прожил-то на тот момент всего пятнадцать лет. Прожил, а не просидел…

      Не могу утверждать наверняка, но кажется, что из затеи приятеля тогда ничего не вышло. Ну, по крайней мере, я точно не подошел на роль сидельца.

      Воспоминание немного отвлекло меня от размышлений о том, как же мне теперь возвращаться в квартиру. Попытка познакомиться с соседями поближе удалась более чем, и теперь меня беспокоило именно вот это «более чем». Взрослая жизнь все-таки очень опасная штука. Вступая в нее необходимо рассчитывать каждый шаг. Перед глазами вновь всплыло лицо Наташи… «Бедненький… хочешь, я сделаю тебе хорошо…»

      Я помотал головой, отгоняя это видение, и достал из кармана листок, на котором Костя начертал схему периодичности