Москва и москвичи. Владимир Гиляровский

считался даже у беглых каторжников справедливым, и поэтому только не был убит, хотя бит и ранен при арестах бывал не раз. Но не со злобы его ранили, а только спасая свою шкуру. Всякий свое дело делал: один ловил и держал, а другой скрывался и бежал.

      Такова каторжная логика.

      Боялся Рудникова весь Хитров рынок как огня:

      – Попадешься – возьмет!

      – Прикажут – разыщет.

      За двадцать лет службы городовым среди рвани и беглых у Рудникова выработался особый взгляд на все.

      – Ну, каторжник… Ну, вор… нищий… бродяга… Тоже люди, всяк жить хочет. А то что? Один я супротив всех их. Нешто их всех переловишь? Одного пымаешь – другие прибегут… Жить надо!

      Во время моих скитаний по трущобам и репортерской работы по преступлениям я часто встречался с Рудниковым и всегда дивился его уменью найти след там, где, кажется, ничего нет. Припоминается одна из характерных встреч с ним.

      С моим другом, актером Васей Григорьевым, мы были в дождливый сентябрьский вечер у знакомых на Покровском бульваре. Часов в одиннадцать ночи собрались уходить, и тут оказалось, что у Григорьева пропало с вешалки его летнее пальто. По следам оказалось, что вор влез в открытое окно, оделся и вышел в дверь.

      – Соседи сработали… С Хитрова. Это уж у нас бывалое дело. Забыли окно запереть! – сказала старая кухарка.

      Вася чуть не плачет – пальто новое. Я его утешаю:

      – Если хитрованцы, найдем.

      Попрощались с хозяевами и пошли в 3-й участок Мясницкой части. Старый, усатый пристав полковник Шидловский имел привычку сидеть в участке до полуночи: мы его застали и рассказали о своей беде.

      – Если наши ребята – сейчас достанем. Позвать Рудникова, он дежурный!

      Явился огромный атлет, с седыми усами и кулачищами с хороший арбуз. Мы рассказали ему подробно о краже пальто.

      – Наши! Сейчас найдем… Вы бы пожаловали со мной, а они пусть подождут. Вы пальто узнаете?

      Вася остался ждать, а мы пошли на Хитров в дом Буниных. Рудников вызвал дворника, они пошептались.

      – Ну, здесь взять нечего. Пойдем дальше!

      Темь. Слякоть. Только окна «Каторги» светятся красными огнями сквозь закоптелые стекла да пар выходит из отворяющейся то и дело двери.

      Пришли во двор дома Румянцева и прямо во второй этаж, налево в первую дверь от входа.

      – Двадцать шесть! – крикнул кто-то, и все в ночлежке зашевелились.

      В дальнем углу отворилось окно, и раздались один за другим три громких удара, будто от проваливающейся железной крыши.

      – Каторга сигает! – пояснил мне Рудников и крикнул на всю казарму: – Не бойтесь, дьяволы! Я один, никого не возьму, так зашел…

      – Чего ж пугаешь зря! – обиделся рыжий, солдатского вида здоровяк, приготовившийся прыгать из окна на крышу пристройки.

      – А вот морду я тебе набью, Степка!

      – За что же, Федот Иванович?

      – А за то, что я тебе не велел ходить ко мне на Хитров. Где хошь пропадай, а меня не подводи. Тебя ищут… Второй побег. Я не потерплю!..

      – Я уйду… Вон