«Однодум» и другие рассказы. Николай Лесков

скончавшихся и руки на ся наложивших молюсь…» Ну, тут владыко и поняли, что то за тени пред ним в видении, как тощие гуси, плыли, и не восхотели радовать тех демонов, что впереди их спешили с губительством, и благословили попика: «Ступай, – изволили сказать, – и к тому не согрешай, а за кого молился – молись», – и опять его на место отправили.

      Так вот он, этакий человек, всегда таковым людям, что жизни борения не переносят, может быть полезен, ибо он уже от дерзости своего призвания не отступит и все будет за них Создателю докучать, и тот должен будет их простить.

      – Почему же «должен»?

      – А потому, что «толцытеся»; ведь это от него же самого повелено, так ведь уже это не переменится же-с.

      – А скажите, пожалуйста, кроме этого московского священника за самоубийц разве никто не молится?

      – А не знаю, право, как вам на это что доложить? Не следует, говорят, будто бы за них Бога просить, потому что они самоуправцы, а впрочем, может быть, иные, сего не понимая, и о них молятся. На Троицу, не то на Духов день, однако, кажется, даже всем позволено за них молиться. Тогда и молитвы такие особенные читаются. Чудесные молитвы, чувствительные; кажется, всегда бы их слушал.

      – А их нельзя разве читать в другие дни?

      – Не знаю-с. Об этом надо спросить у кого-нибудь из начитанных: те, думается, должны бы знать; да как мне это ни к чему, так и не доводилось об этом говорить.

      – А в служении вы не замечали, чтобы эти молитвы когда-нибудь повторялись?

      – Нет-с, не замечал; да и вы, впрочем, на мои слова в этом не полагайтесь, потому что я ведь у службы редко бываю.

      – Отчего же это?

      – Занятия мои мне не позволяют.

      – Вы иеромонах или иеродиакон.

      – Нет, я еще просто в рясофоре.

      – Все же ведь уже это значит, вы инок?

      – Н… да-с; вообще это так почитают.

      – Почитать-то почитают, – отозвался на это купец, – но только из рясофора-то еще можно и в солдаты лоб забрить.

      Богатырь-черноризец нимало этим замечанием не обиделся, а только пораздумал немножко и отвечал:

      – Да, можно, и, говорят, бывали такие случаи; но только я уже стар: пятьдесят третий год живу, да и мне военная служба не в диковину.

      – Разве вы служили в военной службе?

      – Служил-с.

      – Что же, ты из ундеров, что ли? – снова спросил его купец.

      – Нет, не из ундеров.

      – Так кто же: солдат, или вахтер, или помазок – чей возок?

      – Нет, не угадали; но только я настоящий военный, при полковых делах был почти с самого детства.

      – Значит, кантонист? – сердясь, добивался купец.

      – Опять же нет.

      – Так прах же тебя разберет, кто же ты такой?

      – Я конэсер.

      – Что-о-о тако-о-е?

      – Я конэсер-с, конэсер, или, как простонароднее выразить, я в лошадях знаток и при ремонтерах состоял для их руководствования.

      – Вот как!

      – Да-с, не одну тысячу коней