Идрис Драм. Мязина Андреевна Кристина

о отвесил символический подзатыльник.

      – Поправь, – только и сказал он, будто бы не он искал сестру по жаре, когда вся их семья должна вот-вот пойти вниз и к реке Уэд-Биттея.

      Девушка молча поправила платок и убрала волосы, не смея перечить. Брат и так сейчас был слишком мягок, хотя он имел все причины злиться. Масума выпростал из-под складок некогда белого одеяния спрятанную фляжку. Сначала он поблагодарил Бога, а потом не спеша сделал три глотка и передал сестре.

      Идрис вцепилась в фляжку до белизны пальцев. Как ее и учили, она пила медленно, смакуя каждую капельку воды. Последнюю порцию она не спешила проглатывать, держа ее во рту. Когда-то у них воды было вдоволь, когда-то на земле росли травы, и овцы могли есть сколько угодно. Когда-то жизнь была проста и понятна, когда солнце не высушило всю землю. Горе отравило свежий и сладкий вкус воды. Она вернула флягу брату, поблагодарив его кивком. Медленно, не торопясь, пошли обратно к стоянке.

      – Мне страшно, брат, – решила Идрис подать голос. – Мы идем к реке, надеясь, что станет лучше. В надежде, что обгоним солнце и этот смертельный жар.

      – Молись. – Масума был скуп на слова.

      – Молюсь, – упрямо продолжила она. Ей нужно было выплеснуть все свои тревоги, пока не стало слишком поздно, иначе они сожрут ее, и она снова будет плакать. – Но все равно страшно. Мы придем к реке, найдем поселение, но там тоже живут люди. Земли на всех не хватит, и получится, что мне наверняка нужно будет выйти замуж, чтобы мы смогли и дальше спокойно жить. А что, если…

      С каждым новым словом она говорила все быстрее и громче, но вот горло перехватило. Масума остановился и молча обнял сестру.

      – Не думай об этом. – Он прижал к себе крепче ее исхудавшее тело. – Ты не можешь повлиять ни на жару, ни на людей. Верь, что все будет хорошо, и мы выживем.

      – Мне страшно… – шепот сорвался с губ, Идрис вцепилась в плечи брата.

      «Мне тоже» – хотел сказать Масума. Он не имел права так говорить. Он должен быть сильным, а она его милая сестра. Она не должна была страдать от засухи и голода, но эти испытания выпали на их долю, и все, что оставалось, – это верить, надеяться, заботиться друг о друге и о тех, кому нужна помощь. Эту чашу горя придется испить сполна. Он должен быть сильным хотя бы для своих братьев и сестер.

      – Не бойся, – Масума вновь подал голос. – Мы доберемся до реки и договоримся, чтобы нам позволили поселиться. Если встанет вопрос замужества, то это решит отец. А сейчас мы вернемся к стоянке. Ты будешь следить за младшими и прочитаешь им эти сказки Киплинга, коль ты умеешь читать.

      – В очередной раз, – тихо хмыкнула, вспоминая потрепанный и замызганный сборник.

      – В очередной раз, – кивнул Масума в макушку. – А если им надоест, то ты опять придумаешь какую-нибудь свою историю, как это ты умеешь. Ты это уже делала. А мы все тем временем будем ехать.

      Плечи постепенно расслаблялись, и хватка ее становилась мягче. Страх отступал. Вкрадчивыми шагами он уходил вглубь, все еще скаля острые зубы, как бы говоря «до поры до времени». Ночью он опять нападет, но они уже будут у берегов хоть и помелевшей, но не высохшей Уэд-Биттея. Идрис будет сильнее: она и ее семья будут у воды, а значит, они смогли выгрызть еще один день жизни.

      ***

      Когда Масума привел потеряшку к стоянке, то мать раскричалась, а отец, Баким аль-Абдулла, замахнулся палкой. Родители злились и беспокоились. Стыд залил краской щеки, Идрис поспешила извиниться, опустив взгляд в пол, и заняться младшими братьями и сестрами, позволив матери хоть немного отдохнуть.

      Тронулись.

      Повозка, запряженная мулом, покатилась. Верный пес Зубастик принялся собирать оставшихся баранов и овец, а ведь когда-то у их семьи было одно из самых больших стад.

      Идрис созвала детей, но, как и ожидалось, все сказки Киплинга они уже выучили наизусть. Даже их нелюбимую историю «Мэ, паршивая овца» про мальчика Панча. Сказка про Рикки-Тикки-Тави, победившего змей, тоже не смогла увлечь надолго. Положа руку на сердце, Идрис их не винила. Рикки-Тикки сражался с конкретным врагом, коброй Нагайной, а как прикажете сражаться с палящим солнцем? Тут нужно чудо.

      «Чудо», – подумала она, бросив задумчивый взгляд на высушенную землю. Ветер с пустыни доносил горько-сладкий минеральный запах.

      В голове всплыли воспоминания о громкой, жесткой песне про злого волшебника, что стремился построить башню до самых звезд. «Stargazer», да, так называлась песня из альбома «Rising». Она заслушала ее до дыр на старом кассетнике, пока отец случайно не узнал и не сломал со словами «что за уродскую сатанинскую чушь ты слушаешь?!» Тогда еще Идрис разрешалось ходить школу. Так совпало, что потом они все ушли кочевать. Нет уже больше той школы, кассет, старых друзей. Остались только воспоминания, как кропотливо делала домашнее задание после тяжелой помощи по дому, да полустертое лицо Ричи Блекмора на обложке. Как вообще ей в руки попало такое чудо? Неизвестно. Наверное, кто-то из миссии ООН забыл.

      Дети обеспокоенно завозились. Самый неугомонный, Абдул, почти исхитрился ущипнуть за нос, но Идрис его быстро подхватила и прижала