Скажи пчелам, что меня больше нет. Диана Гэблдон

как, бабушка, – терпеливо сказал он, беря нож. – Все равно что свежевать белку, только очень крупную.

      – Ну, в общем, да. – Я слегка повернула запястье внука, направляя лезвие под правильным углом. – Разница в том, что с белки снимают шкурку целиком, ради меха. А кабанью мы разделим на большие куски и потом их используем. С одной ляжки хватит кожи на пару ботинок.

      Я показала Жермену линию среза – вокруг бедра и вниз по внутренней стороне ноги, – а сама приступила к передним конечностям.

      Несколько минут мы работали в тишине. Видимо, внук так увлекся заданием, что забыл свою обычную разговорчивость. Вдруг Жермен опустил нож.

      – Бабушка… – начал он, и что-то в его голосе заставило меня тоже остановиться. Я внимательно посмотрела на внука впервые с тех пор, как он пришел в коптильню.

      – Ты знаешь, что означает фраза «voulez-vous coucher avec moi»? – выпалил он. Его бледное и напряженное лицо залила краска. Очевидно, сам он прекрасно знал.

      – Да, – ответила я как можно спокойнее. – От кого ты ее услышал, милый?

      И впрямь – от кого? В окрестностях Риджа, насколько я знала, никто по-французски не говорил. А если и говорил…

      – Ну… от Фанни, – выдавил Жермен и побагровел. Он с такой силой стиснул нож для снятия шкуры, что костяшки его пальцев побелели.

      Фанни? – ошеломленно подумала я.

      – В самом деле?.. – Я медленно протянула руку, взяла у него нож и положила рядом с наполовину освежеванным кабаном. – Душновато здесь, правда? Пойдем-ка на улицу, глотнем воздуха.

      Я не осознавала, насколько гнетущая атмосфера в коптильне, пока мы не вышли на свежий воздух. Желтые листья кружились на ветру. Жермен глубоко, судорожно вздохнул, а за ним и я. Вопреки только что услышанному, я почувствовала себя немного лучше. Он тоже: лицо обрело нормальный цвет, хотя уши все еще горели. Я улыбнулась ему, и он неуверенно изобразил ответную улыбку.

      – Пройдемся до кладовой над родником, – предложила я и повернула к тропинке. – Не отказалась бы от чашки холодного молока, а дедушке к ужину захочется сыра.

      – Итак, – непринужденно продолжила я, поднимаясь по тропе. – Где вы были с Фанни, когда она это сказала?

      – У ручья, бабушка, – тут же ответил он. – Ей к ногам присосались пиявки – я их снимал.

      Что ж, довольно романтичная обстановка, – подумала я, представляя, как девочка сидит на камне, приподняв юбку, а ее белые и по-жеребячьи длинные ноги усыпаны пиявками.

      – Видишь ли, – Жермен поравнялся со мной и горел желанием объяснить, – она попросила научить ее, как по-французски будет «пиявка», «водоросли», а еще «дайте мне поесть, пожалуйста» и «пошел прочь, гнусный тип».

      – И как же сказать «пошел прочь, гнусный тип»? – поинтересовалась я.

      – Va t’en, espèce de mechant, – пожал он плечами.

      – Надо запомнить. Кто знает, вдруг где-нибудь пригодится.

      Внук не ответил: его мысли занимало слишком серьезное дело. Очевидно, произошедшее сильно его потрясло.

      – Жермен,