Дело медведя-оборотня. Георгий Персиков

на телегах разный товар возят, становятся возле деревни или села, а девчонка по домам да по дворам на лотке разносила мелочь всякую на продажу хозяйкам: расписные лубки, нитки с иголками, зеркальца, гребешки, серьги с колечками и прочее. И скулила при этом жалостно, что, мол, погорелица она. Люди у таких и покупали лучше, больше из жалости.

      Барабанов взял в руки умывальный таз, подошел к окну и выплеснул грязную воду. Затем посмотрел вниз – там стояла кухарка и ругалась на чем свет стоит. Нестор с довольным видом поставил таз на стол.

      – Далее, – продолжил он, – этих офеней я очень долго искал. Они ведь на месте не сидят. Люд кочевой да замкнутый – полубродяги, полуцыгане, полужулики. У них даже язык свой особый есть! Сами себя они называют мазыками. Говорят, что в Христа веруют, а люди сказывают, что язычники они! Втереться к ним в доверие практически невозможно. Русский язык они знают, но при чужих на свой переходят, и тут ну ничегошеньки понять нельзя! Вот послушайте, например, такое выражение: «Кчон не мастырит, тот не бряет». Поняли что-нибудь? А ведь это наша старая поговорка: «Кто не работает, тот не ест»!

      – Да, – отозвался отец Глеб, – я что-то слышал о них! У нас их просто коробейниками кличут. Говорят, что из Греции они пришли в Россию. Потому в их языке слов греческих много, однако сам язык на греческий не похож. Да и название «офени», мол, произошло от города Афины.

      – Неважно, откуда они пришли, – сказал Нестор. – Важно то, что я их нашел! Тех самых, с которыми девчонка ходила наша!

      – Продолжай! – оживился Муромцев, доставая папиросу из портсигара.

      – Значит, так, у них что-то вроде табора цыганского. Три телеги, лошади и людей человек двадцать, из которых кто торгует, кто Писание толкует, кто стихи духовные поет. Еще скоморохи есть и паломники. В общем, довольно разношерстный люд. Живут вольной жизнью, за главного у них атаман свой… Эх…

      Нестор мечтательно устремил взгляд через окно куда-то вдаль и замолчал. Он настолько проникся духом бродяжничества офеней, что уже был готов сам пуститься с ними по городам и весям с коробом за спиной, под веселую скоморошью песню с гудком и гармошкой. Муромцев похлопал его по плечу, и пепел с папиросы упал на пол. Барабанов вздрогнул, как-то сник и продолжил рассказ:

      – Говорил я с их атаманом, Степаном Симоновичем. Он девочку вспомнил и рассказал, что да, мол, ходила она с ними, никто ее не обижал, но недели уж две как вдруг пропала. Однако никто искать не кинулся – жизнь вольная, люди они свободные, может, кто и приютил сиротку из сердобольных. Так бывает. А еще есть вероятность, – сказал Барабанов и поднял палец, – что и медведь задрал, как если бы косолапые по голодной осени расшалились. На мой вопрос о том, где ее в последний раз видели, атаман ответил, что близ села Кирдасово. Ушла она с коробом в сторону села, при том условились, что ввечер встретятся на излучине реки, верстах в пяти от того места, где они расстались.

      Нестор подошел к столу, убрал с него таз, оловянную пепельницу, полную окурков, пустую бутылку из-под вина и рукой смахнул на пол хлебные крошки. Муромцев вытащил из дорожной сумки