Игра в 90-е. Иван Лисаченко

и в принципе боятся нечего.

      На следующий день, после школы, Леша и его шайка ехали к нему домой, раздавливая колесами с блестящими дисками желтые, сухие листья. Небо было затянуто тучами, а деревья сверкали золотом. Они зашли в пустую квартиру, темную и мрачную, из за выключенного света, и серого неба за окном. Но счелчок выключателя не убрал напряжение и мондраж. Было страшно. Внизу живота неприятно щекоча бился животный ужас. Тело покалывало, а кожа раз за разом покрывалась мурашками. Никто, даже Тимур, у которого был язык без костей, не проронил Нилова. Диму била дрожь. Леша подошел к зеркалу, зачесал волосы назад, потом быстро метнулся к столу, резко выдвинул самый нижний ящик, в котором лежал толстый русско- китайский словарь. Он распахнул крышку книги, и из вырезанного отверстия достал пистолет. Потом, взял с полки термос, и перевернув его широким горлышком вниз, высыпал горсточку пластиковых патронов. Вставив три патрона с красной насечкой, перцовые, он вставил последний патрон, с белой насечкой, холостой. Он убрал пистолет во внутренний карман пальто, и мигнул глазами парням, выходите мол. Они вышли, соблюдая тишину. Выходя из парадной, они встретились взглядом с усохшей бабушкой, с пакетами в руках.

      – Ой, Лешка, привет, как ты вырос. Как мама? – Леша натянул улыбку, казалось это было практически невозможно.

      – Здравствуйте, все хорошо, как вы?– Да вот из магазина домой иду.

      – А давайте мы вам поможем. Дим, помоги Лидии Михайловне поднять пакеты, я пока машину заведу.

      –Дима молча подошел и взял покупки у бабушки,  они скрылись за дверью.

      – Тим, сядь за руль, я как то, не в состоянии.

      – Тимур взял  ключи у Лёши и пошел к водительской двери. Голова болела так, что казалось что виски сейчас взорвутся, слюны не было совсем. Через какое то время вышел Дима и сел рядом с Лешей

      – Поехали!

      Они тронулись, и Дима зашуршал конфетой.

      –Лимонная? – не поворачиваясь спросил Леша.

      –Как ты догадался?

      –Да эта бабулька соседка наша, все детство меня ими угощала, я их уже видеть не могу.

      И снова в салоне стало тихо. Тишина нарушало только шуршание печки, и приглушенный гул улицы.