Шут и трубадур. Анна Овчинникова

таких кусков поднял Роберт Лев, провел пальцем по месту среза и поднял на своего гостя глаза, в которых впервые появилось нечто вроде уважения.

      Рэндери с лязгом бросил меч обратно в ножны и рявкнул:

      – Вина!

      – За здоровье Кристиана Рэндери, рыцаря Фата-Морганы! – дружно прогремели все, поднимая полные кубки.

      Еще какой-то рыцарь вытащил меч, шатаясь, рубанул по столу, но попал по оленьей туше и распластал ее на два куска, а стол остался невредимым.

      Справа и слева от него рыцари обнажали мечи, но он вдруг крикнул:

      – Нет прекраснее дамы, чем Глория Кетская! – и все мечи замерли в воздухе, а все глаза обратились на странствующего рыцаря.

      То был недвусмысленный вызов – прославить свою даму сразу после того, как была вознесена хвала рыцарю другой, и теперь все ждали, что ответит наглецу Кристиан Рэндери.

      Рэндери тем временем успел осушить еще один кубок и снова посадить себе на колени свою красотку, но при дерзком возгласе расчленителя оленьих туш вскинул глаза и коротко рявкнул:

      – Имя!

      – Саймон Рольс, рыцарь Глории Кетской! – отозвался тот и с грохотом полез через стол.

      Он спрыгнул на пол в огороженном столами четырехугольнике с шлемом в одной руке и с мечом в другой, с вызовом глядя на Рэндери.

      – Рыцарь, Кристиан Рэндери мой гость, – с набитым ртом проговорил Роберт Лев, но трубадур уже крикнул:

      – Кристиан Рэндери, рыцарь Фата-Морганы! – ссадил красотку с колен и поднялся.

      Его вдруг шатнуло так, что он едва не упал, но все же удержался на ногах и перешагнул через перерубленный стол.

      Нестерпимый шум, так долго не умолкавший в зале, стал быстро стихать и скоро превратился в невнятный гул, на фоне которого краснолицый барон крикнул, что, конечно, рыцарь Глории Кетской не откажется взять назад слова, вырвавшиеся у него в минуту запальчивости…

      – Фата-Моргана – просто мираж! – прокричал рыцарь Глории Кетской, надел шлем и оттуда гулко захохотал.

      После этих слов все поняли, что одного из гостей вскоре вынесут отсюда, а может, и обоих сразу, и гадали только – которого именно?

      Рыцарь Глории Кетской был, пожалуй, наименее пьяным из всей компании. Вино лишь привело его в состояние крайней воинственности, но никак не повлияло на его силы. Он был высок, как сторожевая башня, и казался еще выше благодаря коническому шлему, из-под которого вырывались на волю лишь усы и борода. Облаченный в полный рыцарский доспех, он через весь зал мерил своего противника взглядом гордого вызова.

      Рыцаря Фата-Морганы, целый день не слезавшего с седла и влившего в себя сейчас вина не меньше, чем любой самый пьяный из гостей, шатало из стороны в сторону, как дерево в бурю, и он не падал только потому, что держался за стол. Его доспехи вызвали бы смех у любого огнедышащего дракона или великана, на нем не было даже шлема, но его глаза из-под грязной повязки бросали такие же грозные взгляды, как глаза его противника – из-под железного забрала.

      – Граф, прошу