Прекрасная страна. Всегда лги, что родилась здесь. Цянь Джули Ван

Ба-Ба я взяла его ножницы – заржавевшие от того, что ими давно никто не пользовался, – и чик-чик-чик – почикала наш кожаный диван. Из надрезов получились два крыла со впадинкой в середине, как меня научили в одной телепрограмме. (Правда, еще в телепрограмме говорили, что резать надо только бумагу.) Когда Ма-Ма вошла в гостиную, она накричала на меня не из-за того, что я бегала с ножницами, а из-за того, что я вообще их взяла.

      – Цянь-Цянь, это что такое?!

      Мне казалось, это очевидно. Но иногда да-жэнь приходилось объяснять некоторые вещи. Они были слишком большими, чтобы видеть очевидное.

      – Это ласточки, Ма-Ма! Меня телевизор научил.

      Она только моргала в ответ, и мне стало ясно, что придется быть терпеливой и объяснить подробнее. Иногда да-жэнь были чуть туповатыми.

      – Они полетят к Ба-Ба в Мэй-Го и позаботятся о том, чтобы ему не было одиноко.

      Ма-Ма вышла из комнаты молча, но я все равно услышала, как она рыдала в кухне.

* * *

      Каждый день я играла в «потогонке» в прятки. Игра заключалась в том, чтобы найти как можно больше торчащих ниток, и это было легче сделать, если я заставляла себя меньше моргать. На некоторых вещах было не так много торчащих ниток, как мне хотелось. В таких случаях я выдергивала нитку, просто чтобы ее срезать.

      Я всегда была трудягой.

      Шелковичный червь – источник огромной гордости для нашей страны, и мы должны поддерживать свое доброе имя.

      Ползли часы, Ма-Ма пришивала ярлычки, я выискивала (или выдергивала) и обрезала торчащие нитки. Для нас было важно сложить все обработанные вещи в пустые тележки. Ма-Ма зарабатывала по три цента за каждую вещь. Я – по одному. Каждая вещь имела значение.

      Единственные звуки в мастерской издавали швейные машинки, вентиляторы, мухи, и время от времени раздавался кашель кого‑нибудь из горбунов и горбуний. Никто не беспокоил других, разве что требовалось переместить готовую одежду. Я даже не помню, чтобы ходила в туалет – и вообще был ли там туалет? Наверняка ведь был? – или пила воду.

      Около шести вечера в помещении мастерской раздалось дребезжание звонка. Словно вынырнув из гипноза, все мы распрямились и принюхались к запаху вареного риса. До того как встать ровно, я не ощущала боли, которая поселилась в основании шеи и теперь струйками стекала по спине. Только выпрямив позвоночник, я осознала, насколько сильно он согнулся.

      Все мы встали с мест и потянулись в дальнюю часть зала, выстроившись в очередь перед рисоваркой.

      Мой рот наполнился слюной.

      Я сглотнула.

      Некоторые работники принесли с собой еду, когда‑то теплую, но уже давно остывшую, в контейнерах и теперь стояли в очереди в полной готовности принять в них порцию свежесваренного риса.

      Я вытянула шею, чтобы посмотреть, что брали с собой мои коллеги-горбуны.

      Стир-фрай из картошки, чуть сбрызнутый по краям соевым соусом.

      Помидоры и яйца.

      Соевый творог со стручковой фасолью.

      Из моего живота раздалось бульканье,