.

глазком туда. На высокой куче сена лежал матрас с двумя подушками. Постель настолько была белой, что у меня заломили глаза. В уголке был привязан букет белых ромашек, а внизу на доске стоял раскрытый букет сирени. Шалаш был наполнен пьянящим ароматом. Осторожно, на цыпочках, я вышла из кельи и была под впечатлением их любви.

      Через год в семье родилась дочь – Светлана, она как две капли воды была похожа на отца Федора. Девочка была здоровенькая и красивая. Мы с Машей ее полюбили, целовали и носили на руках. Отец смотрел на нас и говорил: «Хорошие Вы мои дорогие, детки, любите друг друга, когда вы даже станете взрослыми». Когда вырастите, ездите, друг к другу в гости. А мы с матерью к Вам будем приезжать в гости. Будем собираться за столом, и говорить будем только ласковые и добрые слова.

      После войны нужно было выживать. В 1947 году не уродился картофель, а на трудодни, которые маме в колхозную книжку ставили, одну полторы палочки давали сто – сто пятьдесят граммов зерна, пшеницы или ржи. Отец запрягал лошадь в сани, таскал мешки с зерном, и мама везла их семнадцать километров в деревню Поречье, чтобы размолоть и привезти назад муку. Отец устроился на работу в рыболовецкое хозяйство. На работу уезжал вечером на всю ночь.

      Голод 1947 года застал нас врасплох. В основном мы жили и питались картофелем, а она не уродилась. Я помню, у мамы был металлический савок, в него входило пол килограмма муки, если он был с горочкой, мама этот верх снимала, чтобы хватило на три месяца. В Сталинские годы расправлялись с людьми жестоко. Моя двоюродная сестра Тоня, пятнадцатилетний подросток, залезла в амбар в небольшую дырку и украла два килограмма пшеницы. За это она получила семь лет колонии. И чтобы не заработать срок, мама надевала на меня широкое платье и отправляла в два часа ночи на поле за клеверными сосульками. Она смешивала клевер с мукой пополам и пекла хлеб. Она приговаривала: «Если попадешься, то тебя заберут в детскую колонию». Мы жили настолько бедно, что я часто маме говорила: « Пойду в поле, поищу сладкую травку, там ее поем и еще маленькой Светочке принесу». В сталинские годы не могу вспомнить ничего хорошего. В деревне в каждой семье, в которой были корова, теленок, овцы, был введен обязательный оброк. Необходимо в летний период сдать сто пятьдесят литров молока, кожу от теленка (если он будет зарезан на мясо) и шерсть овечья (вся стрижка весенняя уходила на уплату оброка). Молоко каждый день я носила за два километра в деревню Сухоедово, а рано утром тетя Пелагея должна на лошади увезти его в деревню Речку, а затем в город Боровичи. Семья жила впроголодь, а все, что таким посильным трудом зарабатывалось, отдавалось государству.

      В колхозных трудовых книжках ставились палочки. Две палочки, заработанные за день, ставились, если вся семья выходила на покос. От зари до зари. Уехать в город было нельзя, так как закон говорил, что сельскому труженику не выдавать паспорта, пусть работают в колхозе, создают блага. Помню эти годы с 1948 по 1953 гг., как жил город. Зарплаты от 80 до 120 рублей.