Красный берег. Дмитрий Ермаков

поселенца Потапенко.

      И тут, в Ивановке, выяснилось, что ссыльного никто не видел уже два дня…

      В дом Игнатьевых заходили соседи – выпивали рюмку, заедали кутьёй. «Земля пухом и вечная память», – говорили либо что-то подобное и уходили – не принято на поминках рассиживать… Мужиков мало, тех, кто в силе да возрасте, война призвала, уже третий год как. Остались недоростки, переростки да негодные к службе, как отцов брат дядя Михаил, с покалеченной, перебитой ещё по молодости и неровно сросшейся, усохшей левой рукой.

      – Васька, а ты чего там забился-то? – захотел, видно, приободрить дядя племянника, отдернув занавеску, глянул на печь. – Ну, ты чего, спишь?..

      – Нет, божатко…

      – Верка, глянь парня-то, не заболел ли? – Что-то насторожило Михаила Игнатьева в Васяткином голосе.

      Ротмистр Сажин тоже выпил рюмку за помин души новопреставленной и, разместившись в отведённой ему горенке, вызвал через хозяйкину дочь старика Кочерыгу.

      Тот одиноко жил в кособокой избёнке на отшибе – рыбак и охотник, к которому относились все, с одной стороны, шутливо-презрительно, чему подтверждением и неблагозвучное прозвище, за то, что он не работал на земле; с другой стороны – уважительно, потому что в своём деле, охоте и рыбалке, в знании реки и леса он был главный знаток во всей краснобережной округе.

      – Здравствуй-здравствуй, Егор Емельянович, – повеличал его Сажин, привычно подкручивая концы усов и поправляя очки в тонкой оправе. – Скажи-ка мне, куда и каким образом ушёл ссыльный Потапенко?

      – Дак, ваше благородие, – старик почесал бороду большой чёрной ладонью, вроде как задумался и неторопливо продолжил, – сам же знаешь, только по воде. А потому как лодки ничьи не пропали…

      – На плоту… Рисковый человек.

      – Отчаянная голова, – подтвердил охотник.

      – А вот, я слышал, он с тобой любил поговорить, даже и на охоту хаживал?

      – Говорить особо не говорили, он молчун, да и я болтовню не люблю. На охоту пару раз брал. Да разве ж то охота – баловство…

      – Так, может, скажешь и докуда поплыл?

      – Опять же, ваше благородие – сам знаешь. На чугунку ему надо – стало быть…

      – Я-то знаю, а ты почему хотя бы старосте не донёс?

      – Я за ссыльным не надсмотрщик. А что он пропал – только сегодня от вашего благородия узнал, – гордо вздёрнув пегую бородёнку, ответил Кочерыга.

      – Ну, ладно-ладно… Слушай-ка, белки есть у тебя, ну, шкурки? Только чтоб хорошей выделки. Мне на шапку, жене.

      – Есть, – на этот раз с явной заинтересованностью ответил старик.

      – Ну, мне бы поглядеть. Принесёшь?

      – Отчего ж не принести. Принесу. А выделка у меня, сами знаете, наипервейшая…

      – Ну, давай, давай. Я хорошо заплачу.

      И ротмистр, в ожидании охотника со шкурками, выпил ещё чаю и распорядился готовить постель. Торопиться поимкой ссыльного не имело смысла, он, наверняка, уже подъезжал к Петрограду…

      Утром Сажин опять выпил в избе стакан чаю. Кликнул Васятку:

      – Покажи-ка мне, малец, где ссыльный-то жил…

      Мать, тронув лоб Васятки