Вовка-центровой. Среди легенд. Андрей Шопперт

а ведь еще сутки ехать. Что-то тетка в ватных штанах серых, что играла роль проводницы в их вагоне, с этой ролью плохо справлялась. Чая ждали больше часа, титан пустой, и вот удобство неудобное.

      За фанерной стеной туалета, с той стороны, где тамбур, мужской голос что-то неразборчиво сипел, а женский плакал. Их дело. Вовка сунул руки под ледяную струю, хорошо хоть вода не перемерзла, и вышел из туалета в вагон. Решил проводнице рассказать про унитаз и постучал в ее каморку. Ни ответа, ни привета. В просвете вагона тоже никто не маячил. Так, может, плакала проводница в тамбуре? Выглянул.

      Твою же мать! Что ж не везет-то так.

      В тамбуре происходило следующее. Мужчина среднего роста в сером пальто, явно недешевом, держал нож у горла проводницы одной рукой и пытался расстегнуть пуговицы на ее ватных «левисах» другой. «Страусы» надеты были явно в обтяжку, и у обладателя пальто дело на лад не шло, тем более что хозяйка ватных штанов ими явно дорожила и снять с себя не позволяла, чуть вертясь и отстраняясь и от ножа, и от ручки загребущей. Процедура, по всей видимости, уже какое-то время тянулась, так как проводница почти зажалась в угол тамбура, а гражданин распалился, сипел и слюной брызгал, ничего вокруг не замечая. Вовку, открывшего дверь у него за спиной, тоже.

      – Кхм.

      Гражданин обернулся. Нож от горла не убрал и руку вторую продолжал греть за поясом ватных «вранглеров».

      – Товарищ, я тоже бы хотел поучаствовать.

      – Становись в очередь.

      – В очередь? Ну, не знаю, а вдруг у вас чего венерическое, нос вот ваш мне не нравится.

      – Нос?

      – Ну да, провалился он у вас, уважаемый.

      – Да, врешь ты все, молокосос, все у меня с носом в порядке.

      – А теперь?

      Не было этого диалога. Вовка ровно секунду раздумывал, если сейчас ударить товарища в пальто, то он может и воткнуть острие финки в горло проводницы. Отвлечь надо.

      – Смотри, Гитлер! – Фомин вытянул левую руку, показывая на швабру, застывшую в углу тамбура, в противоположном от места действия.

      – Где? – Голова повернулась, и рука с ножом чуть опустилась.

      – На бороде! – Вовка прямым джебом правой нос антифашисту сломал.

      Звякнула финка, падая на железо у двери, и звякнула голова насильника от второго удара. На этот раз свинг левой. Ударилась о стекло двери на сцепку вагонов и разбила его. Товарищ в красивом сером пальто, даже не хрюкнув, как описывают в бульварных романах, стал сползать по стеночке. В глубоком нокауте пребывал. Растянулся, из носика провалившегося стала лужица натекать. Фомин его на живот перевернул, а то еще захлебнется кровью и концы отдаст, отвечай потом за него. Ехать вместо Москвы на Колыму (речка такая) Федору не хотелось, да и Вовке не очень.

      – А-а-а! – заголосила проводница.

      Вовка отпрыгнул.

      – Что?

      – А-а-а!

      – Ясно. Товарищ проводник, а в поезде есть милиция?

      Лязгнули зубы, и песня оборвалась на самом