Александр III. Заложник судьбы. Нина Бойко

Любовался станичниками: «Казаки большею частью видный, молодой народ!»

      Сопровождавшая его свита не скрывала проблем астраханского казачества: «Кругом степь и степь, растительности никакой. Земли у них много: сорок тысяч десятин». Однако перспективы развития государства наследник связывал с промышленностью. Год назад, конспектируя лекцию А. И. Чивилева по политэкономии, он вписал в нее свои собственные соображения о преимуществах машинного производства. Одобрял выгоды туэрного пароходства, о котором ему рассказали в Рыбинске. Осуществление этого проекта заменило бы бечевую тягу, для которой использовались лошади и бурлаки. «На дно реки, – излагал Николай в письме к Саше, – кладут цепь и прикрепляют в двух пунктах: здесь и в Череповце. Это больше двухсот верст. Вообрази, что за цепь! Потом пароход с особенным устройством выбирает цепь и по ней тянет и буксирует суда».

      Самым любопытным днем путешествия показался Николаю день осмотра волжских проток близ Каспийского моря. Интерес вызвали не только работы в каналах, но и знакомство с морем, которое, как сообщили ему офицеры, имеет большую будущность. На обратном пути в Астрахань цесаревич участвовал в рыбном лове. «Это был настоящий рыбный праздник, но, конечно, не праздник для рыб», – похвастался Саше.

      Познакомившись с красивой молодой вдовой калмыцкого нойона, он попросил у нее фотографию, вложив ее фото в альбом, где хранил фотографии петербургских красавиц – к ужасу графа Перовского, который не понимал «какое можно иметь удовольствие в этих карточках дикарок». Следующей симпатией Николая стала монахиня Анастасьиного монастыря. «Когда мы садились в коляску, чтоб ехать, я вынул из кепи дикий жасмин и, отдав ей, просил сохранить на память, – написал брату. – Не правда ли, наивно! Но она сама романтична и оценила мой поступок… Но ты понимаешь, что все это чичайно секретно?»

      Саша в то время был вместе с отцом в Финляндии, где Александр II открывал сейм. Великое княжество Финляндское не бунтовало, в отличие от Польши, и потому получило разрешение (впервые после 1809 года) созвать парламент. На открытии сейма император сказал по-французски: «Вам, представители великого княжества, достоинством, спокойствием и умеренностью ваших прений предстоит доказать, что в руках народа мудрого либеральные учреждения делаются гарантией порядка и безопасности». Саша стоял рядом с отцом, одетый в мундир лейб-гвардии Финского стрелкового батальона. Тогда же последовало распоряжение Александра II по инициативе Снельмана о введении финского языка в официальное делопроизводство, для чего был установлен двадцатилетний срок.

      Николай просил Сашу подробно описать эту поездку: «Теперь Финляндия переживает любопытную эпоху, я думаю, обнародование манифеста о сейме должно было придать особенный характер этой поездке». Однако то, что интересовало цесаревича, не сильно трогало его брата. По крайней мере, описывая ему посещение Финляндии, Саша политических вопросов не затронул. А между тем, после манифеста жизнь