Ученица чародея. Галина Манукян

в подвал. Когда его выпустили оттуда на следующий день, гувернантка исчезла. А другой ночью мадам Годфруа, которой тоже досталось от лекаря, тайком забрала дочерей, опустошила потайную кубышку супруга, где хранилось немало, и скрылась в неизвестном направлении. До сих пор не удалось их отыскать. История вообще неслыханная – весь городок шумел и перемывал косточки семейству. Упорно шептались, что Этьен мог знать, куда и как убежала его мать. Но он никому ничего не говорил. Тем более отцу.

      Этьен поселился у товарища и долго разыскивал неверную возлюбленную, пока ниже по реке не всплыла утопленница. Будто бы в раздувшемся, синюшном теле с выпученными глазами, объеденном раками и покрытом тиной, люди признали пропавшую гувернантку. Кто-то говаривал, что она сама не снесла позора, кто-то – что лекарский сын, помешавшись, убил её из мести. Судачили, что благодаря связям лекаря и влиятельным знакомствам, причастность Этьена королевские дознаватели расследовать не стали. Но с тех пор сына мсьё Годфруа было не узнать: он рассорился со всеми, пил и дебоширил, дрался с кем ни попадя, и время от времени заявлялся в дом к отцу в поиске новых скандалов.

* * *

      Я закрыла глаза, устав смотреть на битву Этьена с собственным призраком. И вдруг звук ударов прекратился. Я нехотя взглянула в темнеющий двор. Фигура в белой рубахе оперлась о ствол дерева и опустилась на траву. В сгустившейся синеве наступающей ночи лица уже было не разглядеть – только светлое пятно выделялось среди сумеречных теней.

      Мне было грустно и даже немного стыдно непонятно отчего – ведь совсем не я стала виной его бед. Одному Богу известно, о чём он думал сейчас, под корявыми ветками – о предательстве, о низости? Обвинял меня в том, что заперт здесь, или проклинал отца?

      А может, вспоминал, как держал в объятиях погибшую девушку. Что она ему обещала? И что сделала? Как так можно?! Даже не верилось, что так бывает… Хотя чего тут рассуждать? Моя собственная матушка недалеко ушла.

      А что думал мсьё Годфруа? Умный, как сказала Моник. – Я фыркнула в негодовании. – Да уж, умный. Потерял семью, сына и остался со своими грехами. Причем я наверняка знаю не всё. Права была Софи: доверять надо только себе. И то через раз.

      Я вздохнула: даже удивительно, почему Этьен согласился остаться дома после всего, что я узнала. Ведь, по сути, какое ему дело до меня? А вдруг он винит себя в смерти Жюли или виноват на самом деле? Может, это он утопил её и не хочет убить кого-то ещё? Или наоборот? Мне не узнать этого. Я не умею читать мысли.

      В первом этаже напротив груши появилось пятнышко света, ещё одно и ещё. Больше. Ярче. И в расползающемся от светильников жёлтом свете, ворвавшемся в темноту сада, я увидела глаза Этьена, впившиеся в меня. Он смотрел так, будто видел во мне привидение той самой мадемуазель Жюли. Со страхом, жадностью, страстью. Эти глаза были почти безумны. Нет, совсем безумны.

      Я задрожала, чувствуя опасность, но и сама не могла отвести взгляда. Мы смотрели, молча, друг на друга. Минуту, другую, третью. И вдруг Этьен сорвался с места