Ученица чародея. Галина Манукян

болит? – спросил у меня мсьё Годфруа. – Вот тут, где утерус?

      Он показал пальцем чуть ниже талии.

      Щёки мои разгорелись, и я опустила глаза. Боже, как стыдно! О моём животе говорит посторонний мужчина…

      – Да с чего бы! – всплеснула руками тётя. – Она у нас еще девица.

      – Одно другому не мешает, – с хитрым прищуром ответил лекарь. – Так как, Абели? Болит?

      Я отрицательно помахала головой.

      – А сны видишь?

      – Всегда.

      – И сбываются?

      – Бывает.

      Он придвинулся ближе, изучая с неподдельным интересом.

      – Скажи, Абели, вам сейчас старик встретился, ничего не почувствовала?

      – Почему же? Будто иглами закололо, – я дотронулась до правого бока. – Здесь.

      – Поразительно! У того ведь больная печень. А сейчас, милая Абели, сейчас что ты чувствуешь? Болит что-то?

      – Зябко тут очень.

      Тётушка с удивлением вскинула на меня глаза:

      – Как же зябко? Жарищу ведь в окно несёт, словно черти двери в ад притворить забыли.

      – Зябко, – упрямо ответила я.

      – Ляг на кушетку, – велел он.

      Я подчинилась.

      Лекарь обхватил мою кисть пальцами и принялся ими надавливать поочередно, будто играл на дудочке. Закрыл глаза. Прислушался.

      Мягкие у него были руки – как у женщины. Только тепла не давали, но и не забирали, словно ненастоящие. Или моя кожа не чувствовала, как прежде. Наконец, он сомкнул все пальцы на моём запястье, шепнул:

      – Не бойся.

      И вдруг тонкая игла легко, будто комар, вонзилась мне прямо над переносицей, между бровей. Я ойкнула, но возмущаться не захотелось, ведь несмотря на холод, мне стало хорошо, спокойно, словно не волновалась тётушка, словно за дверью не сидела служанка, у которой ныл локоть, что стукнула пару секунд назад. Словно не шелестели, как ветер, неясные тени в подвале. И в наступившей прохладной тишине, без чужих болей и эмоций, наконец моя голова перестала болеть.

      Глава 2

      Из забытья меня выдернул вкрадчивый голос мсьё Годфруа:

      – Так что делать будем?

      – Что скажете, мсьё, – живо ответила Моник. – Вот прям-таки что скажете, то и будем. Потому как жизни всё равно нету. Ни нам, ни ей.

      – А если скажу её срочно замуж выдать? – хмыкнул лекарь.

      – Да я сама хотела: не берут, – принялась сокрушаться тётушка.

      – Что так? Девушка красивая.

      И Моник тут же выложила всё как духу. В который раз… Ох, лучше б я ещё спала!

* * *

      Так случилось, что я сирота при живых родителях. Мой папá – наследник старинного графского рода де Клермон-Тоннэр, встретил маман, когда той едва стукнуло восемнадцать, и был очарован. Зеленоглазой красавице польстило внимание дворянина, куда более богатого и куртуазного, нежели грубоватый муж-лавочник. Не задумываясь ни секунды, она укатила из крошечного городка с графом в Париж.

      Там я и родилась в морозную февральскую ночь в доме на улице Ботрейи. Как говорила маман, на роскошной