Янки из Коннектикута при дворе короля Артура. Марк Твен

Здесь не было, наконец, таких необходимых вещей, как мыло, спички, зеркала; правда, кроме одного, металлического зеркала, но смотреться в него было все равно что в ведро с водой. Затем полное отсутствие картин, гравюр, литографий; даже ни одной цветной рекламы страховой компании на стене.

      Я так привык к цветным рекламам, что проникся интересом к искусству, причем до некоторого времени я и сам этого не осознавал. Когда здесь я увидел пустые стены в этом чванливом помещении, я почувствовал такую тоску по родине, по нашему скромному домику в Хартфорде, где в каждой комнате стены украшает цветное объявление о страховании или цветной девиз: «Благословен дом этот!»; а в гостиной у нас девять цветных объявлений. А здесь, даже в моем министерском зале, не было ни одной картинки, кроме чего-то напоминающего то ли вышитое, то ли вытканное одеяло, местами заштопанное, на котором изображались какие-то предметы непонятной формы, неправильно раскрашенные; величина этих изображений была такая внушительная, что и сам Рафаэль после работы над «знаменитыми Хэмптонкортскими картонами» не мог бы нарисовать их крупнее. Рафаэль – великий живописец. У нас было несколько его картинок; на одной изображена «чудесная ловля рыбы», где он просто совершил чудо: трое мужчин сидели в таком челноке, который опрокинула бы и одна собака. Я с удовольствием знакомился с произведениями Рафаэля, мне нравится их естественность и свежесть.

      Не было во всем замке ни звонков, ни телефона, чтобы я мог позвать кого-либо из своих слуг, которые в огромном количестве дежурили у меня в прихожей. А я всякий раз должен был идти сам и звать того, кто мне был нужен. Здесь не было ни газа, ни свечей в подсвечниках; бронзовый тигель, наполненный до половины маслом, в котором плавала тлеющая ветошка, – это и было то, что здесь называлось освещением. Несколько таких тигелей висело по стенам и рассеивало темноту, смягчая ее настолько, что можно было различать предметы. Если случалось когда-нибудь выходить из дому вечером, то вас сопровождали слуги, освещая путь факелами. Здесь не было ни книг, ни перьев, ни чернил, не было стекол в отверстиях, которые у них почему-то назывались окнами. Конечно, стекло – вещь крайне незначительная, но когда его нет, то чувствуется большое неудобство. Но что самое худшее было для меня, так это то, что здесь не было ни чая, ни сахара, ни табака. Я считал себя вторым Робинзоном Крузо, заброшенным на необитаемый остров, лишенным всякого общества, вместо которого меня окружало довольно много домашних животных; для того чтобы сделать свою жизнь хоть как-то сносной, мне приходилось поступать так же, как и Робинзону: изобретать, придумывать, создавать, переделывать вещи, работать и головой, и руками.

      Сначала меня смущало то внимание и любопытство, которое все проявляли ко мне. Создавалось впечатление, будто весь народ горел страстным желанием хоть только взглянуть на меня. Солнечное затмение навело панический страх на всю