Право – язык и масштаб свободы. Роман Анатольевич Ромашов

Читать онлайн.



Скачать книгу

традицией, согласно которой на правовую систему налагались этические ограничения, независимо от того, были ли они кажущимися или реальными. Приняв такую точку зрения, большевики истолковали право как продолжение политической власти. Формула «революционная целесообразность равняется революционной законности» выражала признание новым режимом только тех правовых норм, которые служат интересам революции[100].

      Право вершить суд и вмешиваться в человеческие судьбы перестало быть трагической проблемой, поскольку потерял всякую актуальность вопрос о нравственной ответственности судей. Десятки тысяч смертных приговоров «врагам революции» недрогнувшей рукой подписано судьями различных судебных органов, руководствовавшихся в своей деятельности не каким бы то ни было нормативно-правовым актом (старорежимные акты не действовали, а новых попросту не было), а пролетарским чутьем. Отсутствие юридически установленного перечня преступлений обусловило осуществление правосудия по аналогии права с субъективным правосознанием лиц, вершивших «суд скорый». «Введение аналогии вполне оправдывается социалистическим правосознанием, – писал М. А. Чельцов-Бебутов. – Если видеть в обществе (в идеале) трудовое единство, определяющееся общей верховной целью, то падает понятие об уголовном кодексе как хартии свободы отдельной личности. Общее благо – общий закон, который должен быть понятен и близок каждому. Всякое же вредоносное деяние (либо бездействие), препятствующее прогрессу, есть преступление»[101].

      Учитывая вышесказанное, можно выделить следующие основные черты, характеризующие государственную правовую систему в первые годы Советской власти: праву была предназначена чисто служебная (а точнее обслуживающая) роль; вопрос о законности (как о публичном правовом режиме, ограничивающим как индивидуальную свободу, так и государственную волю) вообще не ставился; подчеркивалась свобода администраторов и судей отступать от требований нормативно-правовых актов по мотивам целесообразности; допускалась (а в ряде случаев и поощрялась) децентрализация правотворчества, когда судьи на местах решали, кого и за что судить; и, наконец, главное – в рассматриваемый промежуток времени государственной властью был признан абсолютный приоритет политической точки зрения над юридической. По словам Н. Неновски, в этот период государство как суверенная власть в определенном смысле сливается с диктатурой пролетариата, проявляется как ее орудие. «Над ним не стоят никакие законы, никакие верховные абстрактные естественно-правовые принципы, которые могли бы его связать абсолютным образом. Никакой закон не может связывать выражение воли господствующих классов. Всякий закон, включая конституционный, в любое время может быть изменен или отменен, если потребности классового господства вызовут такую необходимость»[102].

      Отождествление государства с диктатурой властвующего класса имело двоякую задачу. Во-первых, по существу,



<p>100</p>

См.: Хаски Ю. Российская адвокатура и советское государство. М., 1993. С. 32

<p>101</p>

Чельцов-Бебутов М. А. Социалистическое правосознание и уголовное право революции. Харьков, 1924. С. 67–68.

<p>102</p>

См.: Неновски Н. Единство и взаимодействие государства и права. М., 1982. С. 108.