Сонная Лощина. Дети революции. Кит Де Кандидо

и врачи не знали, будешь ли ты ходить… Они даже допускали, что тебя парализует полностью.

      Улыбка сошла с лица Мейси.

      – Этого я не знала.

      На этот раз Ирвинг сам поспешил снять напряжение.

      – Ну еще бы! Тебя накачали такими сильными обезболивающими. Ты даже имени своего не вспомнила бы.

      Мейси улыбнулась.

      – Ладно. И что случилось, когда ты пришел сюда?

      – Я сам до сих пор не понимал… Просто, приходя сюда, я мог успокоиться и подумать обо всем, привести мысли в порядок. Но когда ты пострадала… – Ирвинг снова покачал головой. – Я перестал ходить сюда. Только сейчас это понял.

      Ирвинг присел. Раньше он мог успокоиться и отпустить тревоги, но в прошлый раз ужас и страх того, что может стать с дочерью, перешел от него в это место, отравил его.

      Душевному покою приходилось пробиваться из глубин наружу – пересиливая страх перед безголовым солдатом, продолжающим убивать. Страх перед ведьмами и призраками, страх перед смертью, безумием, с которыми он столкнулся, едва переведясь в Сонную Лощину на замену убитому коллеге.

      Ирвинг всю жизнь проработал в полиции и большую ее часть – в нью-йоркском департаменте, однако прежде не сталкивался с ходячими трупами и революционерами из прошлого. Место-то казалось тихим, работа – непыльной, но за четыре месяца убийств в Сонной Лощине произошло больше, чем за последние двадцать лет.

      Второй раз подряд – и второй раз за всю жизнь – «Китайский дворик» не сумел принести желанного отдохновения.

      Тяжело вздохнув, Ирвинг встал.

      Мейси же, напротив, наслаждалась тишиной, и потому Ирвинг решил молча постоять в сторонке.

      – Ну ладно, – сказала наконец дочь, насмотревшись на карпов в прудике. – Куда дальше?

      – Как насчет «Американского декоративного искусства»?

      – Хорошо, – пожала плечами Мейси.

      Прежде «Американское» крыло стояло особняком, к северу от музея. Это был внутренний дворик, который после вошел в состав основного здания. Ирвинга тогда еще в проекте не было, однако он живо мог вообразить, что зимой смотреть на открытую экспозицию – удовольствие сомнительное.

      В той части музея Ирвинг не бывал уже давно, по крайней мере, с тех пор, как ее перестроили: из многоярусного сада сделали одну большую мраморную площадку. Чисто эстетически реконструкция Ирвингу не понравилась, зато как отцу ребенка-инвалида – вполне.

      – У-ух ты-ы! – выдохнула Мейси, когда отец провозил ее мимо стеклянной двери в отдел оружия и доспехов. – Давай туда!

      – Может, позже? – вздрогнул Ирвинг. С недавних пор мечи, шпаги и нательная броня стали у него плотно ассоциироваться с исчадиями ада.

      Впрочем, воспоминания о тех же исчадиях ада и привели его в эту секцию музея. Ирвинг с дочерью вошли в некогда стоявшее отдельно здание и нашли там терминал с интерактивной картой. Ирвингу было особенно интересно взглянуть на экспонаты времен Войны за независимость.

      – Чего это тебя