Сонная Лощина. Дети революции. Кит Де Кандидо

тысячу раз, пап, – снисходительно улыбнулась Мейси. Это был их обычный ритуал, когда они наведывались в музей.

      – Что, правда? – притворно удивился Ирвинг. – Уверена, что я рассказывал, как приходил сюда в четыре года?

      – Да, пап. Ты говорил, что не помнишь всю поездку, только обрывки, образы вроде картин. Ты стоял у главного входа, смотрел на Рембрандта, глядел на монетки в колодце желаний у храма Дендеры…

      – И голуби – голубей не забудь. – У гардероба Ирвинг снял пальто и помог раздеться Мейси. – Они пикировали на меня, как бомбардировщики. Я будто в фильме Хичкока очутился… Но все равно приезжал сюда всякий раз, когда мог.

      Мейси улыбнулась.

      – Не ты ли говорил, что в своем участке ты был единственным копом с членским билетом?

      – Да, я. Однажды, правда, совершил ошибку: уболтал ребят пойти со мной. – Копы и искусство редко сочетаются; Ирвинг натерпелся насмешек. – Меня потом еще лет десять Пикассо дразнили.

      Сдав одежду, они прошли к стойке регистрации, где забрали стикеры с логотипом музея и датой: приклеив их на грудь, они получили доступ в музей на весь остаток дня. У лифта Ирвинг спросил Мейси:

      – Куда пойдем сначала?

      – Давай посмотрим «Китайский дворик»? Один мальчик в клубе анимэ уже ходил туда, и мне тоже не терпится взглянуть.

      – Когда это ты вступила в клуб анимэ? – нахмурился Ирвинг.

      – Так уж давненько, пап. Помнишь, я ездила на марафон мультфильмов Миядзаки?

      – А, да, конечно, – быстро проговорил Ирвинг и мысленно упрекнул себя за то, что не уделяет жизни дочери должного внимания. Он сделал в уме пометку: узнать, что еще за Миядзаки такой, и убедиться, что его репертуар подходит для подростка.

      Закон подлости: «Китайский дворик» – на противоположной стороне музея, занимающего площадь в четыре городских квартала. Ирвинг с Мейси поднялись на второй этаж, прошли через отдел «Древнегреческое и римское искусство», главный вестибюль с высокими потолками и деревянными скамьями, через толпы народа, затем через «Древнеегипетское искусство» – и после вышли к лифту.

      В главном вестибюле очередь в гардероб выстроилась гораздо длиннее.

      – Видишь, папа, – улыбнулась Мейси, – есть плюсы в том, что ты калека.

      Ирвинг поморщился. Они с бывшей женой, Синтией, очень старались не употреблять слово «калека» в присутствии Мейси – само собой, дочь со временем смирилась с этим определением. Отчасти это было попыткой справиться с положением, и Ирвинг мог это принять. В его районе некоторые принимали расистские оскорбления – даже начинали сами ими пользоваться. Точно как некоторые геи сами начинают употреблять в отношении себя слова типа «педик». Правда, Ирвинга не отпускало подозрение, что Мейси намеренно называет себя калекой, лишь бы вогнать в краску родителей. Мол, пусть помнят: их дочь несмотря ни на что остается подростком.

      Лифт доставил их на второй этаж, прямо к лунным вратам – входу во дворик. Открытый