Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы. Ольга Поволоцкая

слова-символы: «свет», «покой», «дух зла», «повелитель теней», у всех этих слов означаемое – сфера трансцендентного. Для Воланда, повторим, «свет» и «тень» – это слова, наполненные только эмпирическим, утилитарно-прагматическим содержанием. Короче говоря, предмет высказывания у Левия Матвея принципиально другой, нежели у его оппонента.

      Левий Матвей явился Воланду как посланник Иешуа. Он считает себя его учеником, но сам Иешуа говорит, что он однажды заглянул в то, что записывает за ним его спутник, и ужаснулся. То есть самим Иешуа под сомнение решительным образом поставлена способность Левия Матвея понимать язык, на котором говорит и проповедует сам Иешуа.

      И вот сатане является Левий Матвей и заявляет:

      – Он прислал меня.

      – Что же он велел передать тебе, раб? (ММ-2. С. 788).

      Нам кажется очень важным обратить внимание на то, что в передаче Левия Матвея и на его языке Иешуа выступает в роли властителя, который повелевает. Этот же смысл немедленно актуализирует Воланд, называя вестника «рабом», подчеркивая властную природу отношений между Иешуа (властителем) и Левием Матвеем (рабом). Но мы знаем, что властные отношения для Иешуа неприемлемы: это вообще центральная идея его веры и учения. «… всякая власть является насилием над людьми» (ММ-2. С. 562), – учил он. Судя по всему, учение Иешуа полностью отвергает всякое насилие и принуждение как абсолютное зло. И эта вот мысль Левию Матвею оказалась совершенно недоступна для понимания. У него собственный подход к этому вопросу. Левию Матвею и убийство в некоторых обстоятельство кажется оправданным и даже необходимым. Он озлоблен и мстителен, вспомним, что он был готов сам зарезать Иешуа, чтобы избавить его от страшной и мучительно долгой смерти. В данном случае убийство оправдывается состраданием. Также он хотел убить Пилата и Иуду. В этом случае убийство оправдывается им как справедливое возмездие предателю Иуде и неправедному судье – Пилату. В системе ценностей Левия Матвея убийство имеет оправдание еще и потому, что сам он смерти не боится, ибо верит, что смерти нет. Он вообще типичный религиозный фанатик.

      Вот Пилат читает фрагмент записи, сделанной за Иешуа бывшим сборщиком податей: «Смерти нет… Мы увидим чистую реку воды жизни… Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл…» (ММ-2. С. 766) – это, конечно же, язык религиозного символизма, то есть язык Левия Матвея, но, ни в коем случае, это не язык самого Иешуа.

      Нет сомнения в том, что Левий Матвей считает, что для мастера и его подруги смерть – лучший выход, как когда-то он сам считал, что удар ножа в сердце Иешуа принесет тому прямое благо – мгновенную смерть.

      В этой блистательной сцене мы видим, как именем Иешуа получит оправдание подлое убийство исподтишка, организованное и осуществленное по распоряжению Воланда палачом-профессионалом Азазелло. Оправдано оно будет тем, что прекратит муку жизни любовников в подвале без средств существования, в нищете, а может быть, даже избавит мастера и