Одинокий путник. Ольга Леонардовна Денисова

отца Нифонта назначат воспитателем еще не скоро, а брат Леонтий через несколько минут поведет его обратно в приют.

      – Я очень люблю брата Леонтия, и отца Нифонта тоже люблю… – пробормотал он.

      Паисий сжал губы и запрокинул лицо вверх, закатывая глаза. Лешек посмотрел на него виновато, и Паисий слабо ему улыбнулся.

      – Дети забиты, они боятся своих воспитателей, вместо того чтобы их любить, – гневно произнес он и поднялся, – попробуйте протянуть руку, чтобы погладить отрока по голове, – он втянет голову в плечи, потому что не ждет от взрослых ничего, кроме подзатыльника!

      С этим Лешек был согласен, еще больше полюбил иеромонаха и решил, что сочинит про него песню.

      – Наказания не вредят детям, – парировал благочинный, – они лишь усмиряют их гордыню, приближают к Господу через телесные муки, помогают почувствовать Божье величие по сравнению с собственной ничтожностью.

      – Я буду говорить об этом с аввой, – закончил отец Паисий и вышел из трапезной широким уверенным шагом, и это было немного смешно, потому что ростом он не вышел и широкий шаг совсем не соответствовал его внешнему облику.

      – Я полагаю, разговор окончен? – развел руками благочинный.

      Как только Паисий покинул трапезную, Лешек почувствовал себя очень неуютно: ему показалось, что Благочинный не разделяет точку зрения Паисия, и вовсе не хотел приближаться к Господу путем телесных мук, а Дамиан между тем посмотрел на него так выразительно, что у Лешека задрожали колени. Взгляд этот не ускользнул от благочинного.

      – Оставь дитятко, брат Дамиан. Ты обещал. Отец Паисий близок к авве, он тебе этого не простит.

      Все трое поднялись, Леонтий взял Лешека за руку и сжал ее так сильно, что ему захотелось запищать. Однако по глазам воспитателя было понятно, что делать этого не следует. И тут до Лешека дошло, что он наделал: он, подтверждая слова Паисия, тем самым рыл яму Дамиану, он доказывал правоту иеромонаха, но одновременно подтверждал неправоту настоятеля приюта! Да еще и именно в том, в чем тот был наиболее уязвим, – в вопросах веры! Эта мысль поразила его как громом, он понял, что ни Дамиан, ни Леонтий никогда ему этого не простят, и их обещание – пустые слова, они всегда найдут повод придраться, так что Паисий не сможет уличить их в обмане. И Лытка его не спасет, и ничто теперь его не спасет…

      Благочинный свернул к лестнице, и Лешек остался наедине с Дамианом и Леонтием, беспомощно глядя благочинному вслед. Ноги не хотели передвигаться, и если бы Леонтий не тащил его за собой, Лешек бы точно упал.

      – Ну что, значит, Бога ты не любишь? – хмыкнул Леонтий, когда они вышли во двор.

      – Люблю, – немедленно ответил Лешек, ощущая, как слезы наворачиваются на глаза. – Очень люблю, честное слово!

      Дамиан шел вперед и не оглядывался, но спина его, напряженная, натянутая, говорила о том, что он в гневе и гнев этот сдерживается могучим усилием воли.

      – Плохо любишь, если отец Паисий этой любви в тебе не нашел.

      Лешек молча расплакался