Четыре угла. Анна Белинская

ему было потерять одновременно двух человек, которых любил всем сердцем. И только побег Полины показал, кого он любил сильнее…

      При иных обстоятельствах Роберт бы принял.

      Четыре года прошло, и оба страдали.

      При иных обстоятельствах…

      Но не тогда, когда этими обстоятельствами стала женщина, которую в этот раз Гризманн упускать не собирался. Девушка, которая там, за калиткой, сидела молчаливо в плетёном кресле и смотрела на оранжевые лепестки костра…

      Роберт отрицательно мотнул головой и уставился на свои босые ноги в резиновых сланцах.

      Зачем он явился?

      Зачем душу ему рвет?

      Не пустой он… живой и чувствующий… Скотиной себя чувствующий, потому что не собирался говорить Воронцову о том, что Полина вернулась.

      Спрятать ее хотел.

      Для себя спрятать.

      А вина уже начала точить свои когти. Потому что при всём своём мужском эгоизме, он малодушно просил у бывшего друга прощения.

      Зачем он пришел?

      Зачем в его день рождения заставляет врать?

      Но он не скажет. Нет.

      Каким бы ни был надрыв, он не скажет.

      Счастье – оно же тихое должно быть, личное… А его счастье сейчас там… в плетеном кресле и с кружкой ароматного глинтвейна.

      – А почему, Роб? – прохрипел Воронцов. – Четыре, твою мать, года, Гризманн! Ты мне объясни, может, я пойму, – начинал заводиться Воронцов. – А то я ни хрена не улавливаю, – развел руки в стороны, расплескав треть бутылки.

      Воздух мгновенно опьянел. Ударил терпкими промильными парами в голову и тут же разнесся ветром.

      Сколько бесполезных, безрезультатных попыток… Сколько вопросов и ноль ответов.

      Что произошло с их дружбой?

      Что произошло с их маниакальной мужской солидарностью и некогда клятвенным заверением – «брат за брата»?

      Когда их приятельские отношения переросли в партнерские? Общий бизнес, рабочие вопросы и всё. Лаконично, кратко, по делу…

      – Лех… – устало вскинул глаза Гризманн на Алексея, обхватив пальцами переносицу.

      – Не, Роб, не прокатит, – покачал головой Воронцов, перебивая. – Я миллион раз прокручивал в голове тот день, но ни черта не вижу взаимосвязи, – проорал, сделав шаг к Гризманну и оказываясь в метре от него. – Ты из-за Полины, так? – сощурился. – После того, как я натворил дерьма, именно тогда всё пошло под откос. Из-за нее, да? Скажи, блть! – требовал Воронцов.

      Внутри него кипело. Он не мог понять природу этого состояния, но бурлило так, что поднималась внутренняя температура.

      Роберта трясло тоже. Ломало и било в висок неврологическим молоточком, проверяя парня на прочность.

      Стиснув губы, Гризманн молчал.

      Всегда молчал, потому что не знал, как сказать лучшему другу, что из-за него, из-за его тупой кобелиной натуры он лишился Полины.

      Он тоже потерял Полину… жену лучшего друга. Которую любил, по которой сходил с ума, а ночами выл от бессилия и безвыходности.

      Но он мог ее видеть. Украдкой наблюдать, как очаровательно пунцовели ее