Камо грядеши. Генрик Сенкевич

Кальвия, – сказал Петроний, – но ведь весталкой ты могла бы быть лишь во сне.

      – А если бы приказал цезарь?

      – Тогда я поверил бы, что исполняются самые невероятные сны.

      – Конечно, исполняются, – сказал Вестин, – я еще понимаю людей, которые не верят в богов, но как можно не верить в сны?

      – А гаданье? – спросил Нерон. – Мне как-то было предсказано, что Рим перестанет существовать, а я буду владыкой всего Востока.

      – Гаданье и сон имеют много общего, – сказал Вестин. – Однажды некий проконсул, человек неверующий, послал в храм Мопса своего раба с запечатанным письмом, которое не велел вскрывать, чтобы таким образом испытать, сможет ли божок дать ответ на вопрос, заключенный в этом письме. Невольник проспал ночь в храме, чтобы увидеть вещий сон, после чего он вернулся к своему господину и сказал следующее: мне приснился юноша, светлый, как солнце, который сказал мне одно лишь слово: «черного». Услышав это, проконсул побледнел и, обратившись к своим гостям, равно неверующим, спросил: «Знаете ли вы, что было написано в письме?»

      Вестин замолчал и, поднеся ко рту чашу с вином, стал пить.

      – Что же было в письме?

      – В письме заключался вопрос: «Какого быка я должен принести в жертву – белого или черного?..»

      Но рассказ был прерван Вителием, который пришел на пир уже достаточно подвыпившим и теперь вдруг без всякого повода разразился громким бессмысленным смехом.

      – Чего хохочет эта бочка сала? – спросил Нерон.

      – Смех отличает людей от животных, – сказал Петроний, – и у него нет иного способа показать, что он не свинья.

      Вителий прервал свой смех и, шевеля своими жирными, лоснящимися от пищи губами, стал рассматривать всех присутствующих с таким удивлением, словно видел их в первый раз.

      Потом он поднял свою похожую на подушку руку и сказал хриплым голосом:

      – Я уронил с пальца патрицианский перстень, доставшийся мне от отца…

      – Который был сапожником, – прибавил Нерон.

      Но Вителий снова бессмысленно захохотал и стал искать свой перстень в пеплуме Кальвии Криспиниллы.

      Ватиний стал подражать крику испуганной женщины, а Нигидия, подруга Кальвии, молодая вдова с лицом девочки и глазами блудницы, громко сказала:

      – Ищет, чего не потерял…

      – И что ему не понадобится, если бы и нашел, – прибавил поэт Лукан.

      Пир оживлялся. Толпа рабов разносила все новые кушанья; из огромных ваз, наполненных снегом и увитых плющом, вынимались сосуды с различными сортами вин. Все много пили. Сверху на пирующих падали розы.

      Петроний стал просить цезаря, чтобы он, прежде чем гости перепьются, осчастливил пир своим пением. Хор голосов поддержал просьбу, но Нерон стал отказываться. Дело не в смелости, хотя он и чувствовал всегда ее недостаток… Боги знают, как дорого обходятся ему публичные выступления… Правда, он не отказывается от них, потому что нужно же делать что-нибудь для искусства, и наконец, если Аполлон дал ему голос, то не следует пренебрегать даром богов. Он понимает,