Гонщица. Анна Кимова

перед ней уже стояла уха в маленьком бутафорском чугунном котелке.

      Катерина вышла из кухни и вскоре вернулась, неся на подносе дымящиеся березовые щепки. Она окунула по одной из них в тарелки всех присутствующих. При этом каждый раз раздавался шипящий звук закипающей на углях жидкости.

      – Сейчас умру. Прям тут. Катя, теперь ты понимаешь, почему я столько лет блюду себя только для тебя? – Герман поцеловал жену в предплечье руки, которой она только что вынула погашенную щепку из котелка с его супом.

      – Ешь давай, пустобрех, – смеясь сказала она.

      – Нормально все! Я тут о любви и верности распинаюсь, а меня пустобрехом называют! – Он приступил к еде. – Ф ума фойти! – Герман закатил глаза от удовольствия.

      Братья уже давно уплетали суп за обе щеки.

      Семья ела молча. Времени на разговоры не было, слишком было вкусно. Наконец, закончив, Герман обратился к дочери:

      – Стелла, ты точно не полетишь с нами?

      – Нет, папочка, что мне там делать среди ваших мужских занятий? Тем более у меня есть дела. На лето много задали, потихоньку буду начинать готовиться.

      – Среди мужских, как же… – шутливо отозвался Герман. – А мама? Она ведь не брезгует нашими занятиями!

      – Ага, конечно, не брезгует! – воскликнула Стелла, смеясь.

      Девушка встала из-за стола, подошла сначала к матери, поцеловала ее в щеку, затем к отцу. Стелла обняла его за шею.

      – Она, может, и брезгует, только боится признаться! Ей просто от твоих железяк деваться некуда. И потом куда мама без тебя? А ты и рад. Привык, что она тебя всегда сопровождает.

      – К хорошему быстро привыкают! – улыбаясь констатировала мать.

      За столом раздался всеобщий смех. Стелла поцеловала отца сначала в одну щеку, затем в другую. Она сказала:

      – Вот-вот! А я тебе не мама, мне ты так просто мозги не запудришь.

      – Куда уж мне!

      Он повернулся и взглянул в лицо дочери. Незаурядная красота Стеллы уже стала тревожить отца. У нее были густые прямые темные волосы, как у матери, и большие пронзительные голубые глаза. Стелла была прекрасно сложена. Сердце Германа замирало, когда он видел свою дочь. Неужели это он был ее отцом? Неужели они с Катериной явили на свет это небесное существо? Красивое, милое, теплое и нежное. Его переполняла гордость, которая по почти вызывала боль. Как же ему хотелось, чтобы у его Стеллы всегда было все только лучшее! Лишь то, чего она заслуживает… Но он знал жизнь со всех ее сторон. Знал, как она порой бывает несправедлива и жестока. Именно в эти моменты его гордость и начинала преобразовываться во что-то, так похожее на боль. А что, если жизнь дочери не будет счастливой? Вдруг она не получит того, чего заслуживает? Вдруг будет страдать? Ведь, по сути, он не знал ни одного человека, который был бы по-настоящему ее достоин, был бы ей ровней. Как это будет трудно, подыскать для нее такого человека…

      Размышления Германа прервала его жена. Она произнесла серьезно:

      – Я думаю, это правильное