Скрытая бухта. Мария Орунья

в часе ходьбы от Инохедо, хоть и по разные стороны от деревни, а она… Где вообще находится этот Комильяс? Сколько до него – три часа ходу? Или больше? Сложно ли будет сбежать оттуда домой?

      Спокоен только Давид. Он думает, что с ним наконец обращаются как с мужчиной, и предстоящее похоже на самое настоящее приключение. Но страх разлуки сдавливает ему горло. Ведь, в конце концов, он всего лишь тринадцатилетний мальчишка, который пытается казаться сильным мужчиной.

      Клара плачет от разочарования, хотя сдержанно и тихо, как взрослая, умоляет отца позволить ей заботиться о брате и сестре, взять на себя хозяйство. Но поскольку Бенигно тверд в своем решении, она утирает слезы и перечисляет ему, какая бы из нее получилась отменная кухарка, огородница и хозяйка. В свои одиннадцать она готова ухаживать за всеми. Но все впустую.

      Бенигно плачет без надрыва, просто слезы текут по щекам. Он объясняет детям, что это временная мера, пока гражданская война не закончится и “все это дело” не уляжется. А пока что он поживет один в их доме, осиротевшем после смерти хранительницы очага.

      Но Хана не понимает ни масштаба, ни длительности “временной меры”. Хана не понимает, почему их с братом и сестрой – их, которые были одним целым, – разрывают на части и разбрасывают по миру, а отец должен оставаться дома наедине с воспоминаниями. Потеряв сознание, она ударяется головой о деревянный кухонный пол, но ничего не чувствует. Погружение в свинцовые облака и плутание в потемках сновидений действуют на нее неожиданно успокоительно. Даруют ей немного времени. Придя в себя, девочка обнаруживает, что лежит в объятиях отца, тот мягко баюкает ее, а рядом спят Клара и Давид. Хана глядит на отца огромными ясными глазами, будто заснула и проспала много-много часов.

      – Папочка…

      – Очнулась наконец, моя малышка, – с облегчением шепчет Бенигно.

      Ее личико вдруг кажется ему повзрослевшим, он с изумлением замечает, что от дочери исходит сдержанное спокойствие.

      – Папочка… а мы увидимся, мы будем снова вместе?

      – Конечно, дорогая моя. Я буду тебя навещать часто-часто. И как только станет получше, мы снова заживем все вместе, тут, в нашем доме.

      – Это будет как каникулы?

      – Да, как каникулы, – улыбается Бенигно, в восторге от такого объяснения, которое вдруг немного успокаивает его совесть, хоть и не усмиряет тоску, скребущуюся в груди. – Ты пойдешь в школу, заведешь подруг, а потом вернешься домой и обо всем мне расскажешь. Тетя Ампаро и дядя очень добрые, вот увидишь.

      – Но я не хочу уезжать.

      – И я не хочу, чтобы вы уезжали, но вы уже большие. И помни – это просто каникулы. Тебя ждет много всего нового, побываешь в таких красивых местах… работать будешь намного меньше. – Бенигно вздыхает, но тут же выдавливает улыбку.

      – Но я хочу работать! Я могу остаться и вставать рано!

      – Нет, малышка. Ты и так рано встаешь. Ты поедешь в Комильяс, тебе там понравится, непременно понравится.