С.-Петербургъ: хроники иномирья. Птицы и сны. Владимир Слабинский

могущих достойно описать этот процесс. Мы бежали во все лопатки, скакали, улепетывали, подобно перепуганным зайцам.

      Подхалюзин, невзирая на избыточный вес, мчался не хуже олимпийского спринтера, далеко впереди и мне не удавалось его догнать. В детстве в цирке я был поражен видом бегущего слона, так вот Подхалюзину слон явно уступал в зрелищности, да и скорость не та! Через некоторое время поэзия бега обернулась плачем давно уже не тренированного тела. Сбилось дыхание, мышцы стонали от нехватки кислорода. Сердце колола холодная игла, печень скрутил болевой спазм. Но ни на секунду я не мог сбавить скорость. Страх – этот лучший тренер – подгонял меня и заставлял искать второе дыхание. «Трудно найти в темной комнате черную кошку, особенно если ее там нет», – крутилась в моем взбудораженном сознании чья-то фраза. И все же оно пришло! Открылось второе дыхание и стало действительно легче. На перекрестке я настиг Подхалюзина. Еще метров через сорок впервые вырвался вперед!

      После пересечения Загородного проспекта мы сбавили ход и перешли на ходьбу. Подхалюзин свистел легкими, пот струями стекал по его лицу. Впрочем, я пребывал в не лучшем состоянии и скоро лег на землю плашмя, прижавшись разгоряченной щекой к прохладному асфальту. Георгий с шумом упал рядом. Спустя несколько минут стало смешно и мы захохотали, вспоминая свой бег, лица друг друга и просто, потому что было весело.

      Как-то враз перестали смеяться. Словно что-то сломалось внутри и стало не смешно, а тоскливо. Поднялись, кое-как отряхнули друг друга от налипшей грязи и пошли. Я шагал молча, вытирая лицо платком, говорить совсем не хотелось, хотелось оказаться дома, одетым в мягкий, уютный халат, вытянуть ноги к камину и забыть все произошедшее. Однако память – это скряга, который способен лишь накапливать, собирать все, в том числе и ненужный хлам. Выбрасывать этот скряга не умеет. Я с тоской подумал, что обречен теперь до конца своей жизни вспоминать ужасный хруст костей и пронзительный, высокий крик, полный смертного ужаса. Подхалюзин держался впереди и что-то бурчал себе под нос. Неожиданно он остановился и замолчал. Я уткнулся в его пропахшую потом спину и тоже остановился.

      VI

      В первое мгновение мне показалось, что это дежа-вю. Волкодлаки, что загоняли фуру, десятка два, не меньше, в том же охотничьем строю. Они не двигались, и я как-то сразу понял – это не галлюцинация, это реальность. Стало немыслимо страшно. Всего-то чуть-чуть мы не дошли до защищенного места. Вот он, Горсткин мост. Подхалюзин набычился, сделал шаг вперед и зарычал. Его бессловесный посыл вывел меня из ступора.

      – Господа! – обратился я к нелюдям. – Мы оба представители самой гуманной в мире профессии, мы врачи! Иногда мы оказываем помощь вашим товарищам, а однажды, возможно, спасли жизнь кого-то из вас, – я очень старался быть убедительным.

      Статичное изображение превратилось в фильм и события понеслись с невероятной скоростью. Волкодлаки бросились на нас. Подхалюзин мгновенно присел на корточки. Недоуменно отметил я нелепость его движения, но Подхалюзин уже успел