Россия – мой тёплый дом. Владилен Афанасьев

деле, все говорили и в газетах постоянно писали, что в стране создается новое общество без капиталистов и все в нем трудятся сами на себя, а не на капиталистов. И потому все хорошо трудятся. А как все это выглядит на деле?

      С этими мыслями я отправился на стройку, благо она была совсем недалеко от нашего дома. Стройка выглядела вполне благополучно. Цепочка рабочих, протянувшаяся от грузовика с кирпичами до котлована, сноровисто передавала из рук в руки кирпичи, которые аккуратно укладывались в своего рода широченный кирпичный колодец. Когда все четыре стенки этого колодца поднялись примерно на метр от земли, к «колодцу» задом подъехал самосвал и ссыпал в него оставшиеся кирпичи. Значительная часть кирпичей при этом разбивалась. Сверху кирпичный бой был аккуратно прикрыт слоем цельных кирпичей. Разгрузка прошла быстро. Достигнута высокая производительность. Кирпичи «аккуратно» уложены. Грузчики получат причитающую им повышенную заработную плату. Но фактически при разгрузке множество кирпичей было уничтожено.

      Новым отношением к труду здесь и не пахло. Пахло ли старым? Не знаю.

      Много позже мне стало понятно, что в одночасье и само по себе новое отношение к труду возникнуть не может. Оно должно быть воспитано самой жизнью, каждодневно демонстрирующей тесную зависимость благосостояния работника от количества и качества его труда. А для такого воспитания необходимы значительные ресурсы и длительное время, которых тогда у советского общества не было.

      Другой раз, заглянув в мой учебник, отец наткнулся на рисунок, изображающий декабристов на каторге, катающих тяжелые тачки по деревянным настилам.

      – Это у нас в Серебряном Бору, – бросил он мне.

      – Не может быть! – растерялся я.

      – Еще как может! Поезжай, посмотри в щелку забора. Настоящий каторжный труд рядом с нами, за забором!

      Я был слишком мал, чтобы одному поехать так далеко от дома, а взрослые почему-то не горели желанием направиться в Серебряный бор, чтобы уточнить, есть ли там каторжный труд или нет.

      – Ну, это нормально, – взялся разъяснять ситуацию Габрус, исполинского роста латыш, с руками молотобойца, которого я как-то встретил недалеко от нашего дома. Бывший сослуживец отца времен гражданской войны, он работал мастером на текстильной фабрике «Красная роза», расположенной напротив нашего дома. Габрус говорил медленно, с сильным акцентом:

      – В тюрьме вор должен не сидеть, а работать. Осужденные судом провинились перед народом, нанесли ему ущерб и сейчас возвращают свой долг. Есть там и паразиты, которые не хотят работать и стремятся жить за чужой счет. К примеру, взрослый внук не работает и пьет водку на пенсию бабушки, отнимая у старушки последнюю копейку. Ему самое место поработать в Серебряном бору и перевоспитаться.

      Занимали детскую голову и проблемы имущественного неравенства. Поразительно, что пути их решения в этой голове намечались точно такие же, как и в головах мелкобуржуазных реформаторов типа Жозефа Прудона. Причина имущественного неравенства виделась в самом факте