Записки городского сумасшедшего. Владимир Сонин

как собаки.

      После этих шуток Юджин спрашивает, как у меня дела, куда я пропал и все такое.

      – Да так, – говорю, – ничего особенного. Работаю. Да еще искусством занялся.

      – Иску-у-усство, – тянет Юджин и потом спрашивает: – Чё за искусство?

      – Роман пишу. Психологическое порно.

      – Ты вон его главным героем сделай, и пусть там баб окучивает, – язвит Данилов.

      – Для Юджина у меня рассказы будут. Он сильно непостоянный для романа, – отвечаю я.

      Юджин призадумывается и, как будто решившись, заявляет:

      – Кстати, господа, а насчет искусства я вам сейчас расскажу!

      – Ты про эту, что ли, свою… – начинает Данилов.

      Но Юджин его тут же перебивает:

      – Ты погоди! Вован же не знает. Да и ты – не всё. Щас. Значит, познакомился я тут с одной. Короче, она деятель искусств. Сперва вроде ничего так в первый день было. Приехала она ко мне, несмотря на всю свою культуру. Выпили мы. Наутро думаю: вроде более-менее все прошло. Жопа у нее нормальная такая. А вот дальше… Может, и сразу у нее эти замашки были. Не помню. Но, короче, через пару дней начала она мне втирать про исследования личности и путь настоящего человека…

      – Настоящего – то есть не тебя, – вставляет Данилов.

      – Да, настоящего, бля, – продолжает Юджин. – Темы свободы, тотального рабства из-за работы и все такое. Короче, смотрю на нее и думаю: что-то ты не то пиздишь, подруга.

      – У нее работа есть? – спрашиваю я.

      – Да хер ее знает. Говорила, что есть. Но я чё-то не заметил. Хотя точно не знаю. Мы слишком быстро расстались. Ну короче, вот. Сама она такая типа умная, типа в искусстве понимает…

      – И в литературе? – спрашиваю.

      – А как же! Надо было вас познакомить. Только тогда ты бы свой порнороман никогда бы не дописал.

      – Это почему?

      – Да потому что заебала бы. Вот слушай. Типа такая умная, в высоких делах шарит, причем во всех. Короче, и в музыке, и в кино, и в живописи, и в литературе. Посмотрела она на мои книжки, ну, которые дома, и говорит, что это дерьмо. Я бы такое, мол, не купила. Слабые они. Как так, говорю, слабые? Вроде нормальные. Люди уважаемые писали. А она: люди эти – дерьмо, говорит, такое же, как и их книги. Удивительно, думаю. Но это еще только начало. Дальше интереснее. Короче, развлекаемся мы с ней ночью, утром я ухожу на работу. Она остается у меня. Сказала, что ей никуда идти не надо, потому что она типа в отпуске. Прихожу вечером, спрашиваю: что делала? Я, говорит, творила. Что творила? А творила она, Вован, по твоей части. Литературу. Дает мне бумажку. Прочитал. Я не великий знаток, но от первых же строк меня перекосило.

      – Признание в любви, надушенное и с отпечатком губ, – уточняет Данилов.

      – Если бы. Короче, там такое! Бля. Говорю, я не знаток, но в школе-то я учился… – Здесь надо уточнить, что Юджин окончил школу с медалью, как и я, и на деле мы были куда меньшими дебилами, чем из себя изображали. – Там, короче, инфантильный бред про все ту же справедливость, поиски, рабство, страдания, настоящих людей и прочее. И мало того что бред, так еще и написано