Евно Азеф и Иосиф Сталин перед судом истории. Опыт художественной компиляции. Евгений Изотович Жмуриков

выпуск 25 октября оказался единственным в тот день в Петрограде небольшевистским изданием. Вечером Бурцев был арестован, став, таким образом, первым политзаключенным советской власти. По воспоминаниям дочери Куприна, в 1942 г. 80-летний Бурцев бродил по оккупированному Парижу, «спорил с пеной у рта и доказывал, что Россия победит» (Ю. Давыдов).

      Враги платили ему той же монетой. «Где Бурцева поймают, там его и надо повесить!» – в раже заходился Владимир Пуришкевич. «И пикнуть не дадим!» – уверял Лев Троцкий. Жандармский генерал А.И.Спиридович писал о «драме Бурцева»: «…он сеял подозрительность внутри партий, и ненависть глубокая и искренняя была ответом ему».

      Ненависть к Бурцеву объясняется его независимостью: он был беспартиен, надпартиен. Неподвластный цековским бонзам, он ни в грош не ставил их партийную дисциплину и круговую поруку, презирал их партийные «кнуты и пряники» и плевать хотел на их «демократический централизм». Их уставы были писаны не для него. Их излюбленный жаргонизм «есть мнение» он пропускал мимо ушей.

      Бурцев жил по своей воле, поступал по своей совести, делал свое дело и «гулял сам по себе». Он был свободен в выборе как целей, дерзких и благородных, так и средств, подчас, увы, неправедных. Выйдя на тропу войны, Бурцев вызвал огонь на себя: на него ополчилась вся эсеровская рать, он стал ходячей мишенью для боевиков. Страсти, помнится, разыгрались до такой степени, что Вера Фигнер предложила ему застрелиться. Собственная судьба волновала его в последнюю очередь, но он не имел права рисковать найденной истиной. Ради посрамления восславленного негодяя все средства были хороши, и Бурцев не остановился перед шантажом доброго знакомого.

      В 20-е годы Бурцев проживал в Париже и с помощью знаменитой пневматической почты вел переписку с неким банковским служащим. Вот одно из полученных Бурцевым писем: «Не зайдете ли как-нибудь вечерком? Истинно уважающий Вас А. Лопухин» (Ю.Давыдов).

      «Разговор в поезде» надо считать высшим достижением Бурцева. Желая разоблачить и уничтожить самого важного из всех секретных агентов, он обратился за справкой к человеку, который еще недавно занимал первый пост в политической полиции государства, – мысль необыкновенная в своей смелости и простоте. Лопухин больше не служил, но все же для В. Л. Бурцева он был человеком совершенно другого, враждебного мира: достаточно сказать, что долголетняя личная дружба его связывала с П. А. Столыпиным (они были на «ты»). Тот сложный процесс, который назревал в душе Лопухина, не мог быть известен Бурцеву. Повторяю, нам и теперь этот процесс не вполне понятен…

      Их разговор продолжался шесть часов! Я не хочу сказать, что редактор «Былого» избрал систему западноевропейских следственных властей. Взять измором бывшего директора Департамента полиции Бурцев, конечно, не мог, – от Лопухина зависело в любой момент положить конец разговору. Почему Лопухин этого не сделал? Или он не чувствовал, какая бездна раскрывается у него под ногами? Подробности разговора в поезде выяснить теперь нелегко. Печатный рассказ Бурцева