Сказки старого дома. Артём Красин

Пётр, если напугал тебя. Рассвет скоро, пора мне.

      – Полоз… Если надо – я смогу.

      Полоз протянул когтистую лапу. Я пожал её: сухая горячая ладошка утонула в моей ручище.

      – Ты не думай, Пётр, что меня убиваешь. Ты мне вольную даёшь.

      ***

      Деревня на бледной заре затаилась, как турок в засаде. Дом пани Хрыстыны огромный, зелёный, ни дворни, ни скота не видать – все под засовами спят.

      – Петро! Петро! – громким шёпотом кто-то.

      Так это ж сама пани. Перевесилась через окно, манит рукой: лезь. Под ночным платьем груди белые бесстыдно колышутся.

      Ох, Мацей, недолго вдова по тебе тосковала, упокой Господь твою упырью душу!

      Пани Хрыстына, горячая ото сна, ластится, словно кошка.

      – Что, Петро, посторожил ты гроб Мацея?

      Лежат на столе закуски – соленья разные, наливочек целый ряд. С вечера пани готовилась и брови сурьмила не зря. Валится всем телом, к постели пуховой меня теснит.

      – Ну, поцелуй меня в губки вишнёвые! Укуси меня за шейку белую!

      – Э, добрая пани, что ж я, змий какой, за шею кусаться?

      Оттолкнула меня пани – краска в лицо!

      – Солдат, не врёшь ли? Был ты на кладбище или в канаве пьяным лежал?

      – Был на кладбище, сторожил всю ночь, с вампиром поминки справлял по твоему Мацею.

      Свела брови пани Хрыстына, не поймёт – шучу я или правду говорю. Извивается змеиная душа под мягкой грудью.

      – Только не быть тебе, пани Хрыстына, упырихой! Вампир, мой товарищ ночной, всё, того – тю!

      Летят в меня веер, бутылки с наливочкой, блюдца серебряные, а я стою, посмеиваюсь. Ещё пуще пошла пани Хрыстына красными пятнами:

      – Ну, солдат, берегись!

      Не меняя острого и злого взгляда чёрных глаз, завопила пани Хрыстына, высоко да громко. Ожил дом, загремел топот ног в коридоре. За окном уж рассвет – батюшки, все мужики на улице, с топорами, вилами, а кто и с ружьишком!

      Вбегают сердюки Хрыстынины. Стоит пани, дышит тяжело:

      – С могилы Мацея вернулся, нечисть поганая. Меня укусить хотел.

      – Братцы, да вот вам крест, человек я. Хоть к причастию ведите!

      Молчат сердюки, шашки наголо. Видать, Мацей тоже и к причастию ходил, и крест носил, а кровь из деревни всю выпил. Играют черти в глазах у пани Хрыстыны. Пани вскидывает руку и жалит последним мстительным взглядом и едким приказом:

      – Убить вампира!

      Тэцэ

      – Илья, Илья, гляди, мебельный! – заверещала жена.

      Я и кредитный «логан» фыркнули одновременно.

      – Ну чё нам там надо?

      – Как «чё там надо»? Ты так и собираешься с бабушкиной мебелью жить?

      Я закатил глаза – насколько это было возможно сделать, не отвлекаясь от дороги.

      – Давай зайдём посмотрим?

      – Зай, ну конец недели, завтра выходной…

      – Тем более – можно не торопиться, прицениться. Ну Люлюююш…

      Господи, порой сам не замечаешь, как вдруг попадаешь в несмешной выпуск «Аншлага» про мужей, жён, ипотеку, заек-котиков и илюш-люлюш. Ну разве для этого меня мама рожала?

      – Окееей,