Страницы истории сельскохозяйственной науки ХХ века. Воспоминания учёного. Николай Васильевич Орловский

И тут же с длинным тростниковым удилищем и мешочком с червями полез в воду.

      Меня как самого младшего посадили на нос лодки охранять штаны, сапоги и золотые часы полковника. Александр Иванович сел за первые весла, двое гимназистов поменьше – за вторые, третий гимназист постарше взялся рулить с помощью кормового весла. С боевой песней «Вниз по матушке, по Волге» оттолкнулись мы от могучего осокоря и ринулись прямо на середину Волги, на самый стрежень, где нас сразу и понесло по булькающему главному потоку. Здесь и обнаружилось, что наш кормчий не обладает необходимой квалификацией. Произошел быстрый обмен «любезными» репликами с Александром Ивановичем. Предстояла перемена местами. Кормчий поднялся во весь свой немалый рост, шагнул к гребцам, и… в одно мгновение наша лодка перевернулась вверх дном (оказалось, что только в таком состоянии она обладала максимумом устойчивости, как говорят настоящие судостроители!), а вся наша веселая компания оказалась в холодной воде матушки-Волги. Как учившийся плавать только по-собачьи в тинистом пруду Мишуровской мельницы на Каменском ручье, я быстро пошел на дно вместе с золотыми часами полковника, и не было бы меня на свете, если бы мой охранитель Александр Иванович не схватил меня быстро за воротник рубахи. Гимназисты оказались неплохими пловцами. Все были у лодки и судорожно цеплялись за скользкие толстые ряды шпаклевки. Я тоже старался из последних сил, поддерживаемый за шиворот моим спасителем. Но лодка в соответствии с разложением сил, приложенных к каждому борту, начала вертеться; я, теряя опору, погружался в мутный поток, впервые наблюдая подводное царство, и остро жалостливо думал о несчастной матери, у которой погибает такой несчастный, единственный сынок Коля. Крепкая рука Александра Ивановича снова выносила меня на поверхность. Быстрая смена надежд продолжалась, надо полагать, минут 15–20, когда наконец две-три лодки со спасательной станции (а нас отнесло течением метров на 400 от нее) не приняли утопающих.

      Когда я сходил по длинным трясущимся доскам спасательной станции на берег, я увидел большую толпу нарядной публики, привлеченной интересным происшествием. Мое затуманенное сознание сохранило только чувство неловкости, вызванное таким пристальным вниманием толпы, и острое желание провинившегося кутенка явиться перед строгими очами своей маменьки, и я, не сообразив, кому я обязан своим спасением, пустился бегом домой, на дачу. За мной вдруг затрусил с одышкой главный конструктор и строитель нашего судна – полковник. В одной руке он держал свое тростниковое удилище, а в другой – свою огромную соломенную шляпу. На двухверстной дорожке до дома было много гуляющих. При встрече с ними полковник забегал за куст, церемонно опускал шляпу на стыдное место и, встав во фронт по военной привычке, громко рапортовал: «Пардон, мадам!» Виноватый поклон и так далее – до следующей группы.

      Так и запомнился мне на всю жизнь этот милейший несчастный человек с его «Пардон, мадам!» Дальнейшая судьба его мне неизвестна.