Элегия Михаила Таля. Любовь и шахматы. Салли Ландау

зависимость от него. “Подставок” подобного рода Миша терпеть не мог. Ни в жизни, ни в шахматах. Прекрасно помню, что партии, выигранные им в результате зевка противника, не дсставляли ему удовольствия.

      И вообще, мне кажется, что Таль, особенно в молодые годы, был убежден, что родился он для того, чтобы побеж- дать, побеждать красиво, но и безоговорочно. “От него по- летят пух и перья!” – часто повторял он мне, имея в виду предстоящего шахматного противника. Любую свою побе- ду он расценивал как закономерность: ну, а как же могло быть иначе? И меня он, видимо, расценивал как свою побе- ду, победу, которой он добился в честной корректной борь- бе, победу, о которой он мечтал и которая доставила ему огромную человеческую радость. И победа теперь должна принадлежать ему, потому что он единственный знает вкус этой победы, потому что он – Таль, потому что иначе быть не могло.

      «…Таля полюбили за его исключительно остроумную, жи- вую, веселую манеру игры, за его преданность шахматной красоте, за неустанный поиск самобытных ходов, за ошеломляющие жертвы, за импровизацию, за риск…

      …Являясь продолжателем традиций Морфи-Чигорина-Яновского-Шпильмана, он дополнил их шахматное мировоззрение важной и грозной деталью – кристально ясным пониманием неизбежности шахматного хаоса и практической невозможностью для живого индивидуума хотя бы вчерне рассчитать последствия грядущих событий.

      Такое понимание хода борьбы позволяет Талю, с басно-

      словной скоростью рассчитывая варианты, сознавать, что задача эта непосильная. И он… попросту старается объять максимум обозримого в минимум отпущенного кодексом времени! А вот его партнер, которого коварно втянули в водоворот осложнений, пытается просчитать все до конца. Естественно, из этого ничего не выходит. Тогда противник начинает нервничать и вследствие возникшей в его мозгу паники избирает внешне более легкий вариант, в результате же, сам того не замечая, подводит свою позицию к пропасти. Особенно много побед одержал Таль в первые годы своих триумфов, но и сейчас эта сторона его творчества не только не изучена, но даже еще и не разгадана по-настоящему».

      Д. БРОНШТЕЙН

      Но я-то не считала себя побежденной. Я оставалась прежней Салли Ландау – тогда я ощущала себя самостоятельной, гордой, популярной. Я оставалась сама собой с той лишь особенностью, что теперь рядом со мной был очень близкий мне человек, который в первую очередь понимал МЕНЯ. Мне важно было именно это, а не то, что он был гениальным шахматистом, без пяти минут чемпионом мира. Такой человек мог быть и инженером, и музыкантом. Социальный статус меня меньше всего интересовал.

      А Миша искренне считал, что если ему хочется, напри- мер, есть, то и я должна умирать от голода. Если ему просто хочется пошататься по Риге, то непременно такое желание должна испытывать и я. Если он дает сеанс детям в шахматном клубе, то мне обязательно должно быть интересно присутствовать на этом сеансе. Такое невольное, но постоянное