Следы на камнях. Алексей Михайлович Курбак

раки – отыщут водолазы».

      Так впервые безвестно пропал Игорь Федорович Суров. Искали его, разумеется, тщательно, причем не пожарные и не милиция, а люди серьезные, сердитые и знающие в таких делах толк. По всей стране мгновенно разлетелись петиции с подробным описанием внешности искомого и его фотоизображением, благо интернет способствует; к розыску подключилось все паучье племя от мала до велика – соратники, их бывшие сокамерники, подельники… Увы, принятые меры результата не дали, через полгода невеста сняла черное и вернулась к прежнему разгулу, братва понемногу успокоилась – похоже, Гарик-Сурок и впрямь утопился сдуру. Или со страху – немудрено.

      Некоторые сомнения у отдельных наиболее посвященных все же оставались, ибо вместе с несостоявшимся женихом исчезла малая толика накопленного в приданое золотишка да камушков плюс чуток валюты. И – самое интересное – его паспорт. На дне-то и одно, и другое, и третье вроде как ни к чему… А по прошествии нескольких месяцев в городе на Неве словно из ниоткуда возник некий неопределенных лет мужчина, называвший себя «инок Феодор». Ему можно было дать и сорок, и шестьдесят, лицо скрывала клочковатая седая борода, волосы – нечесаные и тоже с обильной проседью – висели неопрятной гривой. Сутулый, худой, прихрамывающий старец поселился в шалаше, своими руками обустроив его в одном из полуразрушенных безымянных склепов на Северном погосте северной же столицы.

      Одевался странный поселенец под стать прозвищу – носил подпоясанные веревкой полотняные штаны, грубую черную безразмерную рубаху с выпущенным поверх нее медным крестом, суконную шапку, кирзовые сапоги, а в холода – еще и пальто-балахон, тоже суконный и серый. Полиция мужиком вплотную не заинтересовалась, настоятель ближнего храма посмотрел на его убогое жилище, вздохнул, молвил: «На все воля Божья», осенил крестом и оставил без дальнейшего внимания. Зато слава о новоявленном отшельнике разнеслась среди местных бабулек, и у инока вскоре образовалась своя паства. Сердобольные старушенции могли часами стоять у склепа, ожидая появления «старца» и держа в руках принесенные дары – ломоть хлеба, кусок сала, пяток яиц…

      – Благослови, старче… отец родной, – бормотала очередная паломница, отбивая земные поклоны, – Выслушай и помолись за меня, грешную…

      – О чем ты, милая? – с ответным поклоном вопрошал «инок», – Нет у меня права благословения, и сана нет… помолиться, конечно, могу, да слово мое для Господа не ценнее твоего…

      – А все же послушай, не брезгуй, надежа наша, – настаивала верница, и к ногам отшельника ложился узелок, – Прости за малость дара моего, слова только одного прошу! Близки уста твои к уху божьему, святое смирение твое не равно нашим, не чета ты нам, простым смертным!

      – Ну что ж, говори, с чем пришла… Коли надеешься на Божью милость – не отвратит Отец слов твоих… ко рабам его всем аки к единому приидет прощение и дано будет дозволение на вящее соизволение…

      В