История одной казачьей станицы. Сергей Сполох

оставшиеся на родине малорусские крестьяне были окончательно прикреплены к земле «…в отвращение всяких побегов, к отягощению помещиков и остающихся в селениях обитателей».

      Но всё равно шло переманивание малороссиян из так называемых слободских полков, расположенных по течению Северского Донца, в донские станицы, для заселения вновь образованных хуторов, особенно степных, к тому времени ещё малоустроенных, необжитых и требующих большого количества рабочих рук.

      Одиноких и малосемейных малороссов, желающих поселиться в казачьих станицах, на Донце прозвали «прочанами». Такое прозвище они принесли с собой, поскольку в Малороссии так называли странников. Командированные офицеры из созданной в Войске особой комиссии объезжали хутора и в своих донесениях писали: «…по чьему-либо разрешению выстроился хутор или без чьего-либо дозволения, сам собой». Можно привести ещё одну любопытную деталь. В донесении дополнительно указывалось, имел ли малоросс собственное хозяйство и достиг ли «озимейности», то есть, прожил ли он больше трёх зим на одном месте.

      От опрошенных комиссией малороссов брались «сказки» – устные подтверждения их происхождения и обзаведения хозяйством. Наверное, в эти «сказки» не верили, ни те командированные офицеры, которые их собирали, ни те, кто их «наговаривал», писарю особой комиссии. И всё же большая часть малороссов была наёмными работниками, и о своём хозяйстве, даже в самом затерянном хуторе в степи, они могли только мечтать.

      Отношения малороссийских крестьян с казаками не могли быть особенно теплыми. Малороссы обрабатывали выделенную для них землю станичного юрта и за это обязывались засыпать станичные хлебные «гамазеи» для своих полугоспод-казаков. Но с годами такие противоречия сгладились, а впоследствии крестьяне и вовсе были причислены к казачьему сословию, оставив за собой прежние и фамилии и, конечно, малороссийский говор.

      На характер казаков не могло не оказать влияние то важнейшее историческое обстоятельство, что люди донского края никогда не были крепостными. Их прародители, в большинстве своём составившие такую историческую этнографическую общность, как казачество, бежали от этого самого крепостного гнёта. А потому невозможно представить себе вольного казака, подставляющего свою спину под плети, или казачку, которую таскает за косы какая-либо барыня.

      А ведь в самой станице были помещичьи усадьбы, а совсем рядом – и крестьянские волости, в которых до 1861 года царило самоуправство барина, а людей продавали, как тягловый и домашний скот. На рынках, среди возов сена и повозок с хлебом, можно было встретить крестьян, выставленных на продажу. С торгов шли не только взрослые, но и малолетние дети. Случалось, что при продаже мужа отделяли от жены, а ребенка продавали отдельно от матери. За породистую собаку помещик отдавал десятки крестьян, и, надо полагать, совесть его не мучила.

      В «Донских войсковых ведомостях» можно было прочитать такое объявление: «В Донецком окружном судном начальстве