Тот, кто меня разрушил. Лара Дивеева

на такой восторженный взгляд. На ощущение настоящей жизни.

      Потом мы зашли в продовольственный, и я купила упаковку ванильного мороженого. Дима нахмурился, но ничего не сказал. По дороге домой он смотрел в окно, царапая ногтем коленку. Зайдя в дом, последовал за мной на кухню, где я растопила мороженое в микроволновке и сделала нам теплый коктейль с ягодами и фруктами.

      – Тебе что, тоже холодное не разрешают? – осторожно поинтересовался он.

      – Ага. Зубы ноют.

      Впервые за это время между нами появилось молчаливое взаимопонимание.

      Потом я приняла душ и, когда вернулась на кухню, обнаружила, что Дима убрал все следы утренней разрухи.

      Сидя на полу в прихожей, он собирал самокат. Я присела рядом, и мы сосредоточенно работали, ругаясь на непонятные инструкции и собственную глупость. Наивная, я праздновала победу. Еще немного, и мы найдем общий язык, Дима станет меня слушаться, и тогда я смогу заняться своими делами без отвлечений и ненужных волнений.

      А потом я посмотрела на часы и одной фразой разрушила наше хрупкое взаимопонимание:

      – Мне пора навестить твою бабушку.

      – Пойдем! – Дима тут же поднимается, откладывая отвертку.

      – Нет, извини, в больницу я тебя не возьму. Соседка за тобой проследит, она за тебя отвечает.

      – Раз тебе туда можно, то и мне тоже! Я взрослый и ничем от тебя не отличаюсь! – говорит Дима ледяным тоном, слышать который от ребенка страшно. Он бросает мне вызов и застает меня врасплох.

      Пнув полусобранный самокат, нарочито громко хлопает дверью и взбегает вверх по лестнице. Я слышу его частое дыхание.

      – Тебе плохо? – кричу, открывая дверь прихожей.

      – Да, – отвечает он, – мне плохо. Когда ты уберешься отсюда, мне станет намного лучше.

      ***

      К Людмиле Михайловне меня не пустили. Стоило сначала позвонить, и тогда мне бы сказали, что ей стало хуже и она в реанимации. Сердобольная медсестра позволила мне написать записку, вернее, отчет о сегодняшнем дне, и обещала прочесть его, как только больная проснется.

      Когда я вернулась домой, то обнаружила, что Дима пропал. Отвечающая за него соседка мирно спала у себя дома. Доверия к ней нет никакого.

      – Пропал? Да что вы! Ведь только что тут был… Наверное, с друзьями играет.

      Приходится усомниться в проницательности Людмилы Михайловны, раз она доверяет ребенка такой родне.

      Не раздумывая, я набрала номер Игоря, хотя толком не знала, что именно собираюсь ему сказать. Пропал ли Дима? Ведь ему одиннадцать лет. Что позволяют детям его возраста? Может, и правда пошел к друзьям, как делает каждый день. Ведь я ничего не знаю о его жизни, да и о детях вообще. Мне сказали, что его друзья разъехались на каникулы. Как назло, Игорь не ответил, и я оставила сообщение, в который раз подтвердившее мое несоответствие признанным психическим нормам.

      – Игорь, привет. Все в порядке, не волнуйся, но позвони мне, как только получишь это сообщение. Срочно.

      Да уж.

      Самокат валяется в траве около беседки. Сквозь виноградные ветви