Ультрафен-1. Александр Леонидович Миронов

и для убедительности, чтобы не представлял всяк сюда вошедший, медвытрезвитель раем, Саша отвесил посетителю под зад приварок от сапога сорок третьего размера. Глаза Саши были злые, лицо выражало крайнюю степень недовольства – бедных посетителей он не уважал.

      Саша последним вышел из кабинки, закрыл на задвижку дверь и, не глядя на сборку смесителя воды, находящуюся между дверью соседней кабинки, открыл воду, быстро вращая штурвальчик вентиля. В кабинке зашумела вода из рассеивателя.

      Сержанты вернулись в дежурку, и игра продолжилась вчетвером.

      Какое-то время из душевой доносились возгласы, зов о помощи, стоны. На что Шалыч заметил:

      – Ишь как забрало, однахо!

      Потом всё стихло.

      Сотрудники увлеченно играли, вскрикивали, матерились. И чаще всего слышался взрывной голос Саши. Ему фартило. Служба шла, денежки капали.

      А тем временем по помещению расползался туман. Он был насыщен влагой, прилипал к стенам, к окнам, конденсировался на потолке, и выходил в открытую дверь на улицу. Окно в дежурке постепенно помутнело, чего не сразу смогли заметить игроки, ибо азарт хоть и широко раскрывает глаза, но в них свой алчный свет.

      Первым внимание обратил на капли, упавшие с потолка на пол, Вася. И воскликнул по-детски искренне и удивленно:

      – Ой! Капает… Кажется, дождь начинается!

      – Из-под носа у тя капит, – усмехнулся меланхолично Бахашкин и поднял глаза от стола. – Ох, ты ё..!

      Какое-то время всех сковала общая неподвижность, непонимание сути происходящего. Но первым в движение пришёл Саша. Он сорвался с места и, изрыгивая ругательства на русском и татарском языках, скрылся в пару, в глубине помещения.

      Душ стих. И оттуда, из душевой, послышались ещё более громкие вопли, Сашина матерщина.

      – Суки-и!.. Чё мы на-де-ла-ли!.. – это был рёв отчаянной души.

      Крик привёл в движение игроков. Все бросились к источнику его извержения.

      Первым в кабинку вбежал Бахашкин. Переломившись пополам, приседая под паром, стал разглядывать то, что могло так, не то напугать, не то удивить Сашу, – а он парень на редкость толстокожий. Наша школа. И то, что увидел Шалыч, его заставило потерять самообладание.

      – Однаха, бляха, он скипел! Ай-яй, сварился, бляха! – Шалыч хотел было встать на четвереньки, чтобы получше разглядеть лежащего на решётке человека, но обжёг руки и колени о кафель пола. – Ай-ой! Однаха, горячо!

      – Ага, – поддакнул Мизинцев, вбежавший следом и стирая с лица пот или влагу от пара.

      Пар от кафеля курился, но видно было, что человек, лежащий на нём, был мёртв. Кожа на его ногах полопалась, и белело сваренное мясо.

      – Скипел!.. Савсем сварился!.. – стонал Бахашкин.

      И Вася участливо поддакивал ему в тон, присев на корточки. Чувствуя, как самого пронимает жуть и подпирает тошнота.

      Бахашкин в недоумении обернулся на товарища, поморгал глазками, смаргивая с них не то пар, не то слезы, и вдруг ударил кулаком по участливой физиономии. Из кабинки раздались крик, возня и ругань Шалыча.

      – Ты включил горячий кран, да?!. Ты, ублюдка