Очищающий СМОГ. Владимир Алейников

говорю, и запомнить, хоть рассказ мой, – вот вам, пожалуйста, я уже кое-что подчёркиваю, – чистая импровизация.

      Очень возможно, что так вот и надо: идти вперёд, нащупывать, находить в самом движении – главное, и пусть швы наружу порой, и наскоро что-то смётано, и пусть монолог невольный переходит вдруг в диалог, а потом я уйти могу незаметно куда-то в сторону, а потом и вернуться к теме, – всё это, впрочем, неважно, а важно то, что из разных, пёстрых с виду кусочков, из этой вот любопытной, радужной, дробной мозаики – между делом, исподволь как-то, удивительным образом, право, складывается желаемое целое, и причём такое, какое иными средствами, как ни старайся, как ни пытайся достичь гармонии, полифонии, нужного равновесия, соразмерности всех частей, зрительного эффекта, звучания и всего, что делает прозу не только прозой, но и поэзией настоящей, весьма вероятно, ни за что никогда и не выразишь.

      Вспомните, к примеру, «8 1/2»

      мага и волшебника, чудесного Феллини.

      Славный Федерико – словно свет весной,

      с Джульеттою Мазиной, Музой и женой.

      Вот они. Возникли – сами по себе.

      Играет на волшебной серебряной трубе

      великая актриса. Великий режиссёр,

      молча постигая сказочный простор

      измерений новых, смотрит на меня

      пристально, сквозь время, полное огня.

      Память, оживая, свечи мне зажгла.

      Вдосталь этой ночью света и тепла,

      чтобы не замёрзнуть зимнею порой

      речи, находящей ритмику и строй,

      музыку хранящей в слове золотом,

      певчей, настоящей, днесь – и на потом.

      Шествием барочным движутся ко мне

      все, кто задержались где-то в стороне,

      все, кто повстречались в давние года,

      чтобы возвратиться нынче навсегда

      в книгу, на страницы грусти и любви.

      Что за небылицы? С пламенем в крови,

      с именем в забвенье, временем во мгле.

      Что за откровенья? Здесь ли, на земле,

      с мукою вчерашней, там ли, в небесах,

      с музыкой всегдашней, с вестью в голосах,

      с ясностью во взглядах, с явью или сном,

      все, в своих нарядах броских, – об одном:

      в гуле карнавальном – сказка и судьба,

      в грохоте повальном – звонкая труба,

      горлом серебристым певшая о том,

      каково артистам в мире непростом,

      каково поэтам выживать в ночи.

      Потому-то в этом – тайные ключи

      от миров, которым по сердцу, пойми,

      путь к иным просторам с песней меж людьми.

      Уловили, теперь-то, мысль мою?

      Там подобный подход к делу.

      А, мол, что здесь мудрить? Будем двигаться, как придётся, куда-то вперёд, ну а всё остальное, конечно же, само собою приложится.

      И приложилось ведь, надо же, да ещё как приложилось! Сложилось в единое целое. По-своему выжило. Выразилось.

      Вот вам и метод. Вернее, сразу целый волшебный веер по наитию, по чутью, лишь в движенье пришедших