Зреет яблоко. Анна Арканина

из дома разут-разиня:

      «Привет, дед Пихто, здравствуй, бабушка Зина».

      Говоришь, а они смотрят в тебя насквозь,

      и дед с сапога грязь сбивает о трость.

      Чувствуешь, как время неумолимо:

      красавицей, говорят, была бабка Зина,

      а теперь смотрит глазами белёсыми в пуп земли

      и шепчет всё время: «Прибери меня, прибери».

      И стоишь вроде рядом, а вроде бы далеко,

      и не знаешь, по ком же звенит тишина, по ком,

      и зачем выходил из дома-бом-бом —

      дурак дураком.

      И слышится тебе: кто ты, кто ты?

      …Вот вера твоя, вот слюдяные соты

      и слова, тягучие на просвет.

      А больше ничего-то, поймёшь,

      у тебя и нет.

      Сорвёшь подорожник, прибитый с утра дождём,

      и крикнешь, кому – не знаешь: «Приём-приём!»

      Иначе

      Из бледности моей, из нежности предавшей

      тугую тьму любви возьми на карандаш и

      в холщовом поле сна, средь сныти и потерь

      вперёд смотри – туда, где крашеная дверь.

      Она одна стоит, открытая картинно,

      за ней блестит река, колышется рябина.

      Смотри, смотри ещё – назад дороги нет, —

      как убегает в щель гречишный жаркий свет.

      Обжечься? Ерунда! Так глину обжигают,

      горячие слова по чашкам разливая.

      Скажи, что это ты

      пришёл – небрит, колюч.

      …Иначе для чего на шее носишь ключ?

      Стаккато

      картавит дождик по крышам синим

      о том что было картавит стильно

      любовь до гроба любовь без правил

      течёт сквозь время поёт на память

      терзает тощую плоть рябины

      он музыкален любвеобилен

      мог быть Стравинским Чайковским Шнитке

      скрипит о прошлом на старой скрипке

      взметнутся галки вороны сойки

      ах птицы счастья зачем вас столько

      и каждой в лоб и вдогонку по лбу

      поёт на память по нотам в столбик

      возьмёт любую к примеру ля хоть

      всё превращая в сомненья в слякоть

      картавит целую ночь

      льёт сутки

      и замолчал бы ну где там дудки

      Домохозяйское

      А я натираю морковку на тёрке

      и снова, и снова ровняю скатёрку,

      солю всё, что нужно, но ран не касаюсь.

      Хозяйка такая – соседкам на зависть!

      Дымятся котлеты, приправлена утка,

      салат с горгонзолой и розовым луком,

      шарлотка, безе и горошек на сдачу.

      Я, даже склоняясь над луком, не плачу!

      Само совершенство, вся в кипенно-белом,

      ни слова впустую, ни взгляда налево.

      И вьются кудряшки (чуть-чуть приврала тут).

      Спасибо борщу, благодарность – салату!

      Такая прелестница, лада, милашка,

      как пчёлка, с рассвета до ужина пашет.

      А вывода нет, в нежно-розовой клетке

      утюжу борщи и кромсаю салфетки.

      у входа в тихий грот небесный…

      у входа в тихий грот небесный

      цветут