Никто пути пройденного у нас не отберет. Виктор Конецкий

А любимого чижа выпустил только в октябре сорок первого. Чиж два дня сидел на ветке за окном и не улетал – был совсем ручным. Держал В. В. и снегирей. Одного невезучего снегиря схарчил кот, и В. В. кота наказал. Я удивился:

      – Как возможно наказать кота?

      – Вообще-то невозможно, – согласился В. В., – но я все-таки придумал. Очень уж хищный был кот. Я накрыл его медным тазом, в котором бабушка варенье варила. И лупил по тазу палкой. Все это я проделал в той комнате, где у меня жили птички. И после экзекуции кот и близко к той комнате не подходил.

      – Может, он оглох?

      – А черт его знает.

      Потом В. В. по ассоциации вспомнил, что на заводе в котельных цехах, где был страшный грохот от клепки, работало около четырехсот глухонемых – им грохот был до лампочки. Проживали глухонемые рабочие над рестораном «Нарва» – ресторанный шум и музыка им тоже не мешали нормально спать. Но вот дети глухонемых, которые рождаются вполне нормальными, мучались. Это он знает потому, что у рабочих глухонемых служила толмач-переводчица, которая сама была дочерью глухонемых родителей…

      Тут буфетчица Нина Михайловна, пожилая, молодящаяся, удивительно некрасивая, принесла капитанское постельное белье и одеяло.

      В. В. посмотрел на одеяло недоверчиво:

      – Нина Михайловна, я к своему привык, а вы мне вроде не моё стелете.

      – Нет, это ваше, Василий Васильевич!

      – Да? – недоверчиво тянет В. В. – Мое вроде потемнее было…

      – Так теперь его постирали – вот оно и посветлее стало, – вразумительно объясняет Нина Михайловна.

      Капитан недоверчиво щупает одеяло и почему-то даже нюхает его:

      – Вроде мое, Нина Михайловна, и потолще было, а? Потяжелее?

      – Так теперь его постирали, вот оно и полегше стало, – терпеливо объясняет Нина Михайловна.

      – Ладно, стелите, – все еще с некоторым сомнением командует В. В.

      Возникает начальник рации Василий Иванович и заводит разговор о том, что его приглашает на шикарный контейнеровоз корешок-капитан, сулит всякие прелести и жаркие страны вместо Арктики.

      В. В. внимательно слушает.

      И с каждым словом радиста капитанский взгляд делается безмятежнее и человечнее – сей момент даст радисту вольную, но, опять вздохнув, вопрошает:

      – Кто лучше вас умеет в Арктике эфир подслушивать? Никто, Василий Иванович, так не умеет. Так что, дорогой, считай, что ты внесен в инвентарную опись теплохода «Колымалес» навечно.

      Радист обреченно кивает головой и спрашивает у меня:

      – Это вы «Среди мифов и рифов» написали?

      Не знаю, тесен ли мир, но то, что океан тесен, не вызывает сомнений, ибо здесь вдруг еще выясняется, что радистка Людмила Ивановна со старика «Челюскинца», которая вырезала из пенопласта зверушек для внука в разгар израильско-египетской войны, учительница нашего нынешнего начальника радиостанции.

      Ну, как мне-то в таком случае всю дорогу не поминать прошлые рейсы и прошлые книги, если на каждом