Сотворение мира. Елена Крюкова

авеек отлетают…

      Беги, пока тебе дано бежать,

      Пока следы поземка заметает.

      И, прямо на меня, наперерез,

      Скривяся на табло, как бы от боли,

      Патлатая, баулы вперевес,

      Малой – на локте, старший – при подоле,

      Невидяще, задохнуто, темно,

      Опаздывая, плача, проклиная…

      Беги! Остановить не суждено.

      До пропасти.

      До счастия.

      До края.

      Юдифь и Олоферн

      Дымы над крышей, Медная Луна,

      Шатаясь, плачет надо мною…

      О! Голова моя отягчена

      Висящей бронзой, бахромою

      Аквамаринов, серьги близко плеч

      Мотаются, и шуба жжет мехами…

      Я – воздух жгу, я – зарево, я – печь,

      Я – пламя: меж румянами, духами…

      Трамвайный блеск, парадов звон и чад,

      Голодные театры лавок,

      И рынки, где монетами гремят

      И где лимон рублевый сладок,

      Моста бензинного чугунный козий рог

      Над ледокольною невестиной рекою,

      А за рекой – чертог, что дикий стог,

      Разметанный неистовой рукою…

      Он весь в снегу горит, Там Олоферн

      Пирует, ложкою неся икру из миски

      Фарфоровой – ко рту, чернее скверн,

      А тот, прислужник, кланяется низко…

      А тот, лакейчик, – ишь, сломался он,

      Гляди-ка, хрустнет льстивая хребтина!…

      Ну что ж, народ. Ты погрузился в сон,

      Тебе равно: веревка… гильотина…

      Так. Я пойду. Под шубой – дедов меч.

      В лицо мне ветер зимние монеты,

      Слепя, швыряет. Сотней синих свеч

      Над черепицей – звезды и планеты.

      Не женщина, не воин и не зверь,

      Я – резкий свет на острие дыханья.

      Я знаю все. Вот так – ударю дверь.

      Так – взором погружу во прозябанье

      Телохранителей. Так – локтем отведу

      Ту стражу, что последняя, в покои…

      Он спит, Тиран. Его губа в меду.

      Ему во сне – изгнанники, изгои,

      Кричащие близ дула и в петле…

      Мне дымно. Душно. Меч я подымаю.

      Мех наземь – с плеч! Ходил ты по земле.

      Ты хочешь жить – я это понимаю,

      Но над тобой, хрипя, я заношу

      Всю боль, всю жизнь, где ниц мы упадали!

      И то не я возмездие вершу:

      То звезды – бузиною по ножу —

      Так обоюдоостро засверкали!

      И пусть потом катится голова,

      И – ор очнувшихся от спячки,

      И я, как пасека зимой, мертва, —

      А морды смердов, что жальчей подачки,

      Грызут глазами, —

      Кулаки несут,

      Зажавши, сумасшедшие шандалы,

      И рты визжат, – но я свершила суд,

      Я над содеянным стояла —

      Я, баба жалкая, – не целая страна, —

      В сережках, даренных пустыми мужиками,

      Юдифь безумная, – одна, совсем одна —

      Пред густо населенными веками!

      И, за волосы голову держа

      Оскаленную – перед вами, псы и люди,

      Я поняла, звездой в ночи дрожа,

      Что все —

      И повторится, и пребудет.

      Норд-ост

      В этой гиблой земле, что подобна костру,

      Разворошенному кочергою,

      Я стою на тугом, на железном ветру,

      Обнимающем Время нагое.

      Ну же, здравствуй, рубаха наш парень Норд-Ост,

      Наш трудяга, замотанный в доску,

      Наш огонь, что глядит на поветь и погост

      Аввакумом из хриплой повозки!

      Наши лики ты льдяной клешнею цеплял,

      Мономаховы шапки срывая.

      Ты пешней ударял во дворец и в централ,

      Дул пургой на излом каравая!

      Нашу землю ты хладною дланью крестил.

      Бинтовал все границы сквозные.

      Ты вершины рубил.

      Ты под корень косил!

      Вот и выросли дети стальные.

      Вот они – ферросплавы, титан и чугун,

      Вот – торчащие ржавые колья…

      Зри, Норд-Ост! Уж ни Сирин нам, ни Гамаюн

      Не споют над любовью и болью —

      Только ты, смертоносный, с прищуром, Восток,

      Ты