Зверский детектив. Боги манго. Анна Старобинец

не убили! Не смейте так говорить! Жирафик жив, и мы найдём его! – Рафаэлла закрыла копытом лицо.

      – Долго ты собираешься заниматься ерундой, качать пустую колыбель и сопли на копыто мотать?

      – Вы считаете, потерять первенца – это ерунда, Рафаэлла-мать?! – Молодая жирафа трагически изогнула длинную шею со всем изяществом и достоинством, на какие была способна.

      – Я считаю, нужно действовать.

      – А мы не действуем? Всё Редколесье увешано портретами Рафика с обещанием вознаграждения нашедшему. Подняты все вомбаты, все гиеновидные собаки и все мелкие породы обезьян, сохранивших нам верность. На Львиный Стан совершено два налёта. Шаман ежедневно приносит растительные и зверские жертвы Богам Манго… – Рафаэлла трижды клацнула зубами, – во имя спасения Рафика. И главное – к нам едут Барсуки Полиции.

      – И чем же нам помогут Барсуки Полиции? – Пожилая жирафа подошла к колыбели и заглянула в неё, изогнув морщинистую, дряблую шею. – Чем могут быть полезны какие-то барсуки, когда бессильна целая армия вомбатов, когда бессильны Изысканные?

      – Ваш сын и мой муж, Изысканный Жираф Раф, да наполнятся живительной влагой следы его копыт, призвал их из Дальнего Леса, потому что верит в их талант сыщиков. Вы хотите оспорить его решение, Рафаэлла-мать?

      – Ну что ты, Рафаэлла! Желания моего сына для меня закон.

      – Мне так не показалось. Но, конечно, не мне судить, Рафаэлла-мать.

      – Конечно же, не тебе. Что ты знаешь об отношениях матери и детёныша? Ты ведь даже уже не жирафамать. – Рафаэлла Старшая вздохнула. – Я опять единственная жирафамать в клане Изысканных.

      – Я тоже жирафамать! – голос Рафаэллы Младшей сорвался на крик.

      – Потерявшая детёныша теряет вместе с ним и статус жирафаматери. И не смеет повышать на настоящую жирафамать голос.

      Рафаэлла Младшая почувствовала, что рожки её напряглись в инстинктивном желании боднуть обидчицу. Нет, даже не боднуть – а ударить по-настоящему сильно и больно, ударить так, чтобы та упала на каменный пол, заслонилась копытами и молила о пощаде. Рафаэлла часто представляла себе этот удар. Пустые фантазии… Её рожки – бесполезные, короткие, покрытые мягкой шерстью наросты, неспособные причинить боль. Вот если бы её собственная мама была жива, она бы не дала свою дочь в обиду этой старухе. Но её мама, заботливая, добрая мама, погибла от жажды, когда Рафаэлла была малышкой. И без мамы малышка выросла ни на что не способной. Даже если бы у неё были рога оленя, она бы не осмелилась их применить. Рафаэлла ненавидела свои рожки. Ненавидела себя саму. Мямля. Рохля. Плохая жирафамать. Вообще не жирафамать.

      – Я прошу вас, Рафаэлла-мать, оставить меня сейчас наедине с моим горем, – вежливо сказала она. – Я хотела бы допеть колыбельную, под которую так любил засыпать мой детёныш.

      – Ты не можешь петь колыбельную при мне? При матери своего мужа?

      – Дело в том, что я собираюсь не просто петь, но ещё и мотать сопли на копыто, Рафаэлла-мать. Я боюсь, это может быть вам