Лихо. Медь и мёд. Яна Лехчина

повредила этой женщине разум. Она лишила её речи.

      Как скажешь, подумала Ольжана. Значит, будет молчать.

      – О-о. – Темноволосый ощерился, показал в смешке гниловатые зубы. – Так она ещё и немая? Ну что за прелесть.

      Наконец-то подал голос третий – худой, со скорбным лицом.

      – Что за хворь? – спросил он обеспокоенно. – Я о ней не слышал.

      – Ещё услышишь, если нас не отпустят с миром. Да и неужели ты не знаешь, как пару лун назад слегла деревня вверх по течению Кишны?

      – Не знаю, – ответил худой. – Что с ними?

      – Похоже на беду этой женщины. Сначала отнимается речь, потом мутнеет рассудок, начинаются судороги. – Лале добавил мягко: – Я бы посоветовал вам закрыть полог. В моей кибитке много целебных трав, но поверьте, лучше бы вам держаться подальше.

      Бритый, нахохлившись, всё вертел в руках бумагу.

      – Что за бесовщину ты мне подсунул? – Он смял бумагу и брезгливо отбросил. – Я не могу разобрать ни слова.

      Лале равнодушно проследил, как комок упал в грязь.

      – Вероятно, потому что ты не умеешь читать по-иофатски.

      – Вероятно, – бритый осклабился, – потому что ты врёшь.

      Ольжана шумно задышала, упершись руками в скамью. Её трясло – может, это сделает ложь Лале более правдоподобной.

      Учись она лучше, сотворила бы искусное колдовство без единого жеста, но так лишь призвала ветер посильнее. Полог кибитки закачался. Потянуло холодом. Редкие капли дождя завертелись в воздухе.

      – Думаешь, – бритый двинулся на Лале, – ты сможешь провести нас такой глупой байкой? Хочешь и дальше один тискаться со своей девкой, кривая ты морда?

      Он был выше Лале, крупнее, и казалось, мог убить его и не поморщиться. Ольжана сгорбилась и надавила на скамью до боли.

      Худой поёжился от пронизывающего ветра, поплотнее закутался в плащ.

      Лале пожал плечами.

      – Ну так попробуй. – Он качнул головой. – Залезь в кибитку и сотвори с этой женщиной всё что хочешь. Но не удивляйся, если потом будешь биться в припадках. И если принесёшь эту хворь своей жене и детям – не знаю, есть ли они у кого-нибудь из вас.

      Он обвёл незнакомцев взглядом.

      – Сначала, – снова бритому, скучнейшим из голосов, – ты потеряешь речь, потом – слух. В конце концов твои глаза лопнут, если сам не выцарапаешь их от боли. Видишь, даже я не подхожу к открытой кибитке ближе чем на несколько шагов – а я лечил столько заразных больных, сколько тебе и не снилось.

      Бритый шумно выдохнул, как бык.

      – Слишком высокая цена за потакание телесным слабостям, – заметил Лале.

      – Жавора бы с ними, – посоветовал худой, перебирая поводья. – Идём, Винк.

      – Только яйца морозить, – буркнул темноволосый. И выдал солёную шутку про то, в какой из ближайших таверн – и как – следует согреться.

      Винк молчал.

      Убирайтесь, выдохнула Ольжана мысленно. Чего вы ждёте?

      Её пальцы дрожали от напряжения. Поднявшийся ветер гнул травы, шелестел кронами деревьев.

      – Чтоб ты