Последнее безбашенное лето. Наталия Алексеева

кто еще? Мика, конечно! Все уши прожужжал, пока мы с ним возле ворот стояли.

      – Вот негодник! – возмутилась она. – Сам, наверное, хочет!

      Я отхлебнул из кружки и едва не поперхнулся.

      – Сам хочет с той девочкой познакомиться!

      В порыве возмущения бабушка даже не заметила, как я закашлялся. Иначе немедленно принялась бы оказывать мне необходимую, по ее мнению, первую помощь. В прошлом медицинская сестра, она всю жизнь работала на «скорой». И на пенсии так истосковалась по любимой работе, что направо и налево пытается лечить окружающих. Даже если они сопротивляются.

      Отдышавшись, я откинулся на спинку стула и снова прислушался к ее словам.

      – … и я говорю ей, что у девочки слишком светлая кожа, обгорит в одно мгновение! А ей хоть бы что! Улыбается своими силиконовыми губами!

      – Постой, бабуль, ты о чем?

      – Геранька! Ты меня совершенно не слушаешь! – Бабушка резким кивком скинула очки на самый кончик носа и строго посмотрела на меня поверх стекол.

      – Конкретнее можно? О ком ты говоришь?

      – О наших новых соседях. Мамаша бестолковая, совсем не волнуется о здоровье дочери! И та тоже хороша – улыбается и молчит. Хоть бы платком голову повязала! Напечет ведь!

      – Ну вот, бабушка, ты опять сбилась! – Я размазал по ломтю ржаного хлеба кусок подтаявшего сливочного масла.

      – Даром, что отец у них строгий! За порог не выпускает. Так что Мике твоему и ловить нечего!

            Я пожал плечами: какое мне дело до новых соседей? Пускай там даже шейх со всем гаремом и тридцатью тремя дочерьми проживают, у меня свои дела не терпят отлагательств!

      – Чем заниматься-то думаешь? –  Бабушка придвинула поближе ко мне миску с творогом, но я шлепнул на хлеб кусок докторской колбасы.

      – Сначала тебе помогу, а потом, как обычно, в поля! – Я дожевал бутерброд. – Чего сделать надо? Отвалилось что-нибудь? Покрасить?

      – Да иди уж, помощник! – замахала руками бабушка. – Починить-покрасить успеешь, все лето впереди. Но вот скажу тебе кое-что…

      – Только не полоть! – взмолился я. – Ненавижу все эти грядки-посадки!

      – Да не полоть! Крыльцо бы немного починить.

      – Сделаем!

      Бодро отодвинув стул, я поднялся. И тут снова послышался надсадный хриплый лай, и я встревожился о кошке. А когда вышел на крыльцо, то увидел и ее саму. Серая полосатая Стешка сидела между двух кустов ярко-розовых флоксов и умывалась. Лай доносился из-за забора.

      Я пристально вгляделся в этот металлический коричневый забор. Он буквально сотрясался от лая. Опустив взгляд ниже, я заметил глубокий подкоп. Но слишком поздно. Лай затих, а в лаз под забором протиснулся длинный черный собачий нос. Стеша, не подозревая, что стала охотничьей целью для свирепого добермана, продолжала мирно умывать уши.

      Мгновенно я бросился наперерез выскочившей из лаза, как черт из табакерки, собаке. Кошка брызнула из-под кроссовок, бабушка за спиной закричала. Схватив собаку за ошейник, я резко рванул на себя, и истошный лай