Хорошо забытое. Феликс Чечик

полуночная звезда.

      Зайду последний раз впервые

      загладить старую вину,

      и молча медсестре Марии,

      несуществующий, кивну.

      70-е

      Хватит о воде и вате,

      жизнь одна и смерть одна,

      слониками на серванте

      пустота посрамлена.

      Выстроились по ранжиру:

      раз, два, три, четыре, пять…

      Граду посланы и миру.

      Улетать? Не улетать?

      Улетели друг за другом

      гуси-лебеди мои —

      к африканским летним вьюгам,

      к зимним пастбищам любви.

      «Не усложняй! И так все сложно…»

      Не усложняй! И так все сложно,

      учись у декабря – смотри,

      как просто, проще невозможно,

      сидят на ветках снегири.

      Укутанные в пух и перья,

      изнемогая от жары,

      они украсили деревья,

      что новогодние шары.

      И обмороженная ветка

      предоставляет им ночлег,

      и долгой ночью, редко-редко,

      очнувшись, стряхивают снег.

      Не усложняй! А на рассвете

      проснись ни свет и ни заря

      от репетиции на флейте

      державинского снегиря.

      «играю на расческе…»

      играю на расческе

      рифмую на песке

      а думаю о тоске

      любви тире тоске

      по той простой причине

      что совмещаю я

      трагедию пуччини

      и легкость бытия

      «Говорят, что я на папу…»

      Говорят, что я на папу

      стал со временем похож.

      В первый раз надену шляпу

      и надену брюки-клеш.

      Днем погожим, звонким, летним,

      у прохожих на виду,

      папой двадцатидвухлетним

      с мамой по небу иду.

      II

      Пинск. 1979

      А.А.

      Обратите внимание на

      человека, что слева на фото:

      он крепленого выпил вина,

      и работать ему неохота.

      Как же я понимаю его,

      как завидую завистью белой!

      А вокруг – ничего, никого,

      кроме неба и речки дебелой.

      Те, кто рядом, – мираж и вранье.

      Дверь исчезла. Сломалась отмычка.

      Черно-белое счастье мое.

      Навсегда упорхнувшая птичка.

      «Поставят на уши весь двор…»

      Поставят на уши весь двор

      два рислинга и три кагора.

      Кто Кьеркегор? Я – Кьеркегор?

      За Кьеркегора!

      Не на чужие – на свои,

      не вымокли, но отсырели.

      За метафизику любви

      и физику в кустах сирени!

      Потом на танцы. А потом

      лежать в траве девятым валом,

      и звездный лицезреть понтон,

      и муравьям светить фингалом.

      А утром снова на завод,

      и, этим фактом опечален,

      в автобусе сблюет вот-вот

      метафизический датчанин.

      «столкнулся с бабочкой лоб в лоб…»

      столкнулся с бабочкой лоб в лоб

      и как ни странно