Потерянный континент. История Атлантиды. Чарльз Джон Катклиф Хайн

вкус? И у тебя нет уважения к собственному достоинству? Взгляни на свою одежду. Ты одет, как пастух, и у тебя нет ни одного драгоценного камня, который мог бы украсить тебя.

      – Я ем, – холодно ответил я, – когда мне велит голод, и ношу на себе один халат, пока он не износится и не потребует замены. Грубость чрезмерных банкетов и женоподобность многих нарядов – это достижения, которые мне никогда не нравились. Но я думаю, что мы долго говорили, и, кажется, мало шансов прийти к согласию. Вы изменились, Татхо, с годами, и, возможно, я тоже изменилась. Эти изменения незаметно проникают в душу человека с течением времени. Давайте расстанемся сейчас, и, забыв о нынешних разногласиях, будем помнить только нашу дружбу двадцатилетней давности. Для меня, по крайней мере, она всегда имела приятный привкус при воспоминании.

      Татхо склонил голову.

      – Да будет так, – сказал он.

      – И все же я хотел бы рассчитывать на твою щедрость ради этого корабля. Рассвет уже не за горами, и неприлично, чтобы человек, который правил здесь так долго, ходил при свете дня по улицам на следующее утро после своей отставки.

      – Да будет так, – сказал Татхо. – Ты получишь мой убогий флот. Я мог бы пожелать, чтобы ты попросил меня о чем-то большем.

      – Не флот, Татхо, – один маленький корабль. Поверь мне, большее число будет потрачено впустую.

      – А теперь, – сказал Татхо, – я буду вести себя как тиран. Я сейчас здесь вице-король и буду действовать по своему усмотрению. Ты можешь уйти без всякого имущества – в этом отношении ничего не могу поделать. Но отбыть в Атлантиду без сопровождения ты не сможешь.

      И вот, в итоге, поскольку выбор был за мной, я все-таки отправился на "Медведе", личном корабле Татхо, со всем остальным его флотом, плывущим в эскорте.

      Но переход начался не сразу. Корабли стояли пришвартованными к каменным причалам внутренней гавани, начисто лишенные запасов, с измотанными экипажами, и было бы самоубийством заставлять их выходить в море.

      Так что обходительность была соблюдена – корабль, на котором я находился, пристал ко входу в гавань и бросил там якорь в волнах фарватера; и тотчас же он и его сотоварищи набрали на берегу древесины и воды, вяленого мяса и рыбы и обновили все, что нужно, со всей возможной скоростью.

      Для меня самого тогда, впервые за двадцать напряженных лет, наступила передышка от работы. У меня больше не было никаких связей со страной, где я трудился; более того, официально я ее уже покинул. Вникать в дела корабля было запрещено, так как все морские дела были исключительной собственностью Гильдии мореплавателей, закрепленной за ними королевским патентом и охраняемой самым тщательным образом.

      Так что в моём распоряжении оставалось несколько часов, чтобы поглазеть (если захочу) на набережные, гавани, дворцы и пирамиды великолепного города, который я видел, как камень за камнем вырастал из фундаментов; или побродить взглядом по пастбищам и хлебным угодьям за стенами и с тоской посмотреть на густые