Ее Высочество. Гай Юлий Орловский

и тайный сыск, и дипломатия, и хрен знает что еще.

      – Зато весело, – заверил он и, повернувшись спиной, заорал: – Понсоменер!.. Понсоменер!

      Я покосился по сторонам.

      – Где ты его видишь?

      – У него хороший слух, – заверил он. – В Шмитберг будешь заезжать? А то если по прямой, на сутки короче… А вот и Понсоменер!

      Я повернулся, молодой парень приблизился к нам так быстро и неслышно, что я даже не понял, как он это сделал, но уже стоит, опустив руки, лицо бессмысленное, словно исчез из этого мира, оставив перед нами только тело, а я старательно всматривался и начинал понимать, почему до сих пор не запомнил: запоминать нечего.

      Ни оттопыренных ушей, ни длинного или короткого носа, вообще ничего в лице или фигуре выразительного. Более того, будто бы его вот таким вылепили из воска, а потом немножко подержали на солнце, отчего все чуть-чуть оплыло, потерялась четкость, и если отведешь взгляд от его лица, то уже не вспомнишь, какое оно.

      Интересное свойство, мелькнула мысль. Некая защитная реакция организма, дескать, никого не трогаю, не обращайте и вы на меня внимания.

      – Понсоменер, – сказал я.

      Он чуть вздрогнул, посмотрел на меня добрыми коровьими глазами.

      – Это я…

      – Поедешь с нами, – распорядился я.

      Он спросил несколько заторможенно:

      – Далеко?

      – В столицу, – ответил я.

      – Значит, – проговорил он тем же сонным голосом, – еды взять на пять дней пути.

      – Бери больше, – велел я. – Поедем втроем.

      Он кивнул.

      – Да, я знаю.

      Я милостиво отпустил его кивком, надеюсь, у меня уже получаются эти жесты, а когда он удалился, спросил Фицроя шепотом:

      – Ты ему уже сказал?

      Он хохотнул:

      – Нет, конечно. Он сам догадался. Я же говорю, он смышленее, чем выглядит. Когда рядом, то и приказывать ничего не надо. Чувствует, что нужно. Только соберешься что-то повелеть неожиданное, смотришь, а он уже сделал!

      Я сказал с сомнением:

      – Посмотрим-посмотрим. А то я могу такое повелеть…

      Он посмотрел на меня с интересом:

      – А вообще-то интересно будет посмотреть… Ага, он уже все приготовил!

      Из далекой конюшни вышел Понсоменер, в поводу шестеро коней, трое оседланных, а трое, как понимаю, в запас. Я сразу вспомнил про умника, которому показалось медленным ездить на большой черепахе, и он для удвоения скорости купил еще одну.

      Скорость наша с шестью лошадьми если и увеличится, то на самую малость, все-таки надо останавливаться, переносить седла на свежих, что тоже не совсем свежие, раз уж не из стойла, а скачут рядом…

      Все мое имущество поместилось в небольшую сумку, у Фицроя и то больше, зато его мешок легче – одни наряды, а Понсоменер ничего не взял, ему и так хорошо.

      Огромное оранжевое солнце, к которому почти привык, жаркими стрелами пробивает даже плотную рубашку. Поездки обычно начинают на рассвете, но Фицрой взглянул на меня, весело крикнул:

      – Понсоменер!..