Лучше не бывает. Наталия Полянская

разнообразным опытом и хорошей устойчивостью к алкоголю, и в чем-то поведение Линды показалось ему подозрительным. Нужно срочно исправлять ситуацию.

      – Сама не знаю, – произнесла Линда своим наиболее честным голосом. – Тони, поверьте, я не привыкла вот так просто подцеплять мужчин в барах, и мужчине точно так же сложно подцепить меня. И не скажу, что ничего о вас не знаю, и что меня интересует лишь, сколько нынче нулей у суммы на вашем банковском счету.

      Тони молча смотрел на нее, ожидая продолжения.

      – Я обычный финансовый консультант. Серая мышь. Мне просто стало любопытно. Если вы считаете, что мое поведение недопустимо, пожалуйста, остановите машину, я выйду, и мы никогда более не увидимся.

      Тони потер двумя пальцами переносицу и вдруг спросил:

      – Кембридж?

      – Лондонская школа экономики, – улыбнулась Линда. – Моя мать – англичанка, в Нью-Йорк я переехала после ее смерти.

      – Я узнал английский акцент. И это архаичное построение предложений – вы словно читаете вслух Шарлотту Бронте или Джейн Остен. Что случилось с вашей матерью?

      – Как вы прямо спросили об этом… Автокатастрофа. Мама любила большие скорости. Она сочла бы ниже своего достоинства передвигаться с той скоростью, с которой едет этот лимузин.

      – Я могу сказать шоферу ехать быстрее, но колымага на это не рассчитана. – Мэтьюс допил виски. – Если вы примете мое приглашение как-нибудь прокатиться на другой моей машине…

      – Не думаю, – отказалась Линда. Несколько секунд Тони непонимающе смотрел на нее, потом сказал:

      – Ах да.

      Он не сделал попытки извиниться за бестактность, но подлил Линде еще шампанского. Она старалась пить «шипучку» очень осторожно. Шампанское – коварная вещь.

      – Линда, хотите фруктов? – Тони незаметно нажал кнопку на панели рядом с собой, и дверцы бара распахнулись. Половину внушительного шкафчика занимала коллекция разнообразных бутылок, а вторая половина была уставлена тарелками с нарезанными фруктами и сыром. – Я запомнил, что вы не едите после шести, но при вашей фигуре об этом можно не беспокоиться.

      – Вы непревзойденный знаток женских фигур, Тони. Наверное, вам можно верить. – Линда дотянулась до ближайшей тарелки и взяла ломтик папайи.

      – Не жалуюсь на однообразие.

      – Вам вообще грешно жаловаться.

      – Я атеист, Линда. Грехи – это не ко мне.

      – Именно потому вы так часто чертыхаетесь?

      – Да, черт возьми.

      – Ну, и будете гореть в геенне огненной.

      – Я понял. Вы из этих безумных сектанток. Сейчас начнете говорить о спасении души и предлагать мне религиозную литературу, изданную на серой бумаге?

      Тони Мэтьюс ее смешил. Линда вдруг поймала себя на том, что улыбается ему совершенно искренне. Мужчины уже давно не заставляли ее вот так улыбаться, и то, что за десять минут разговора это удалось Мэтьюсу, настораживало. Линда постаралась сосредоточиться.

      – Нет, я всего лишь пела в церковном хоре. Давно.

      – Детские