Кофе и круассан. Русское утро в Париже. Владимир Большаков

лучшими людьми города, часовой, соскучившись стоять на своем месте, отошел от дверей, взял стул, и, поставя его рядом со всеми сидящими знатными особами, сел тут же смотреть комедию держа в руках свое ружье… Удивила меня дерзость солдата и молчание его командира, которого я взял вольность спросить: для чего часовой так к нему присоединился? «Потому что ему любопытно смотреть комедию», – отвечал он с таким видом, что ничего странного тут и не примечает».

      В России солдата за такую вольность, в те времена у нас вообще немыслимую, запороли бы насмерть шпицрутенами. Во Франции и 200 с лишним лет назад это было нормально.

      Вокруг Нантского эдикта

      В 1998 году Франция отмечала 400-ю годовщину Нантского эдикта, подписав который, король Генрих IV предоставил свободу вероисповедания и богослужения гугенотам, оставив при этом за католицизмом право главенствующей религии. Так закончились 38 лет (после казни участников Амбуазского заговора 1560 г) кровавых религиозных войн, символом которых навсегда осталась страшная Варфоломеевская ночь 21 августа 1572. Тогда фанатики вырезали во имя чистоты католической веры почти половину гугенотов, по одним данным, 30 тысяч человек, по другим – около 100 тысяч.

      Годовщину Нантского эдикта отметили и в ЮНЕСКО. По этому поводу в Париже состоялись торжества, в которых приняли участие руководители Франции, включая президента Жака Ширака, и представители всех религиозных общин страны.

      Ширак не преминул отметить, что вся история Франции – это «долгая история того, как мы учились нелегкому искусству жить вместе». Нантский эдикт до сих пор учит этому искусству. Он преподал французам, сказал президент, несколько важных уроков. Первый – Франция сильна, когда она не разъединена. Второй – государство должно уметь брать на себя ответственность. Кроме того, это урок искусства управлять, урок прагматизма и разумной политики, урок терпимости, иначе говоря, основополагающие принципы Французской республики.

      Поразмышлять о Нантском эдикте и нам полезно. Россия все же учится демократии, хотя в этих европейских университетах прав и свобод человека ей всегда было неуютно. И не потому, что Россия никогда не могла понять сути этого предмета. Демократия всегда у нас трудно воспринималась, потому что в социальной реальности России она никогда не имела шанса пустить корни в силу своей абсолютной для нашего исторического климата экзотичности. Это все равно, что учить папуаса подледному лову либо обучать эксимоса готовить лягушку в белом вине. Для того, чтобы учение такого рода пошло на пользу, нужно папуаса переселить хотя бы в Подмосковье, а эскимоса – на худой конец в Калифорнию. У нас же, как всегда, торопятся. Демократию не изучают. В нее не вживаются. Ее вводят. Указами. Декретами. Заявлениями типа «Россия теперь – демократическая страна!» И даже редакционными статьями, авторы которых спешат уверить своих работодателей, что с демократией у нас все в ажуре. Между тем дело это долгое. И, как показывает пример Франции, нелегкое, даже далеко не