Саван алой розы. Анастасия Логинова

пор плохо себе представлял. Понял только, что специалист он хороший – но до крайности неразговорчивый.

      Воробьев и на прямой вопрос лишь пожал плечами, не ответив даже междометием.

      Но и Кошкин сдаваться не собирался: ему с этим господином служить бок о бок, в конце концов. Кивнул на фотографический аппарат:

      – Трудно ли с этим чудом техники обращаться? – спросил, глядя на сведенные над переносицей брови Воробьева.

      Тот снова подал плечами, но ответил на сей раз:

      – Не очень. Лишь выдержка нужна, терпение и знания в области химии, чтобы суметь фотокарточки проявить.

      – Где вы этому учились?

      – На курсах при университете.

      – При университете? – снова улыбнулся Кошкин. – Каким же ветром вас, любезный, в полицию занесло после университета?

      – А вас? – парировал тот, неожиданно переведя на Кошкина прямой и уверенный взгляд.

      Взгляд не был ни угрожающим, ни дерзким, однако ж совершенно точно, что Воробьев его не боялся. Даже тени заискивания в том взгляде не нашлось. Хоть и был он ниже Кошкина по чину да по должности.

      Одевался Воробьев только в гражданское, но одевался просто, без намека на какой-либо шик. Но одевался аккуратно, с присущей ему тщательностью. В полиции таковых господ было немного, а потому Кошкину все любопытней делалось, откуда он здесь такой взялся. Словно гимназист со скрипочкой в футляре, заблудившийся да по случайности забредший в темную подворотню вместо своей консерватории.

      Но за откровенность, вероятно, следовало платить откровенностью.

      – Отец ходил в полицейских урядниках, навроде того Антонова из Новой деревне, – изучающе глядя на Воробьева, признался Кошкин – хоть и признавался в том редко. – Сгинул в поножовщине, когда мне и пятнадцати не было. У меня, видите ли, Кирилл Андреевич, и вопросов не вставало, где служить: мать и малолетняя сестра остались, я – единственный кормилец. Приняли на побегушках работать из доброй памяти к отцу – и на том спасибо, вовек не забуду. Потом уж по накатанной пошло. А университет… тут случай помог выслужиться. О Шувалове, наслышаны, небось?

      – Я слухов не слушаю, – Воробьев столь же бесстрастно отвел взгляд к своей треноге и вновь начал что-то налаживать и подкручивать.

      Ну разумеется, гимназист со скрипочкой никогда не признается, что слушает сплетни. Быть может, кстати, и правда не слушает. Едва ли Воробьев происходил из благородного сословия, но точно был из среды интеллигентов, и низостей даже в пьяном угаре не совершал. Кошки не сомневался, что история Воробьева на его собственную историю ничуть не походит.

      Так и было.

      – Что ж, если вам угодно знать, Степан Егорович, то о полицейской службе я никогда не помышлял. Самому странно, что я здесь, – кажется, впервые за время знакомства Воробьев скупо улыбнулся уголком рта. – Меня всегда интересовали естественные науки, химия, прежде всего, за которой, уверяю вас, стоит большое будущее.

      Оторвавшись